Отвоевалась — обрадовалась... Захотелось мира, покоя, семьи.

— Выбрала я себе такого же зеленого, как сама тогда была. Земляки мы с Мишей, погодки...

Жизнь начинали молодожены на пустом месте. Когда родился их первенец Витя, в хозяйстве было всего три полотенца, и два из них порвали на пеленки.

И так-то жили да еще умудрялись помогать другим. Ведь кругом была тогда разруха...

Стал Михаил председателем колхоза в Березне. Длиннющий, худощавый, с лукавым и добрым курносым лицом, этот парень когда-то при любой пальбе отличался стоической невозмутимостью. Скажет, бывало: «Седло — под голову, попону — под бок и — если нет команды драться — спи!..» Но теперь, когда восстанавливали разрушенное войной хозяйство, Михаил работал нервно, напряженно, без отдыха. Жил так, что о себе подумать было некогда. И стяжателям не угождал и говорил всем правду в глаза.

— Ну разве может хозяйство развиваться правильно, когда о людях забывают?! Безразличие еще у иных руководителей в душе. Приедет, бывало, к тебе такой деятель дело разбирать, а ему еще по дороге глаза залили. И плевать ему на все!.. А сверху каждого не разглядишь — этим они и пользуются. Чтобы старые грехи свои оправдать — за «новшества» спрятаться стараются. Ведь откуда у нас в районе пошла в свое время мода хозяйства укрупнять? Хозяйственников толковых воспитать непросто. Маловато их еще. Вот и стали объединять без разбора: бац — и два колхоза в один! А еще неизвестно, доберешься ли из одного в другой без вертолета. У нас, к примеру, двенадцать километров лесом надо было идти... — Добродушное лицо Ядченко стало неузнаваемо хмурым. — Я и говорю прежнему районному начальству: «Нельзя без согласия колхозников это делать, ведь земли закреплены за ними навечно». После этого как пробка из колхоза вылетел. Полгода был без работы...

И отчего оно так получается иной раз? Проявит человек инициативу, заботясь об общей пользе, а его упрекают в «партизанщине», работать в полную силу не дают. А подхалимы в чести ходят. Сейчас их всех на «культ» списывают — есть в этом доля истины, конечно. Но ведь Двадцатый съезд не вчера происходил...

Теперь Михаил Ядченко заведует складом в Заготзерне. Нелегкая это работа, особенно если лето выдастся мокрое. Прием хлеба на пункте — сто или даже двести тонн в сутки, а сушилка всего тонн на девяносто. И не должен погибнуть ни один килограмм.

Лида должностью пониже, но и у нее хлопот достаточно. И еще дом, семья — четверо детей. Четверо осталось из семерых.

— Я знаю, что значит родное дитя похоронить! Потому всегда понимаю чужое горе...

Каждый может прийти к Лиде со своей бедой. Она поможет не только добрым словом, но и делом. На Лидино попечение присылают своих детишек родичи, друзья... Целый день, от темна до темна, Лида на ногах, будто они и не были никогда прострелены, эти много тысяч верст исходившие, солдатские ноги. И со всеми она ласкова, приветлива, будто никогда не видели зла и страха эти ясные, вечно молодые глаза.

Доброта ее при всей прямоте и резкости, которой обладает Лида, проявляется и в желании восстановить справедливость. Лида не терпит, чтобы обижали хороших людей. Она, как о раненых в дни войны, заботится о каждом, кому нужна ее поддержка. Иной человечишка, может быть, и злоупотребит таким ее свойством, но это все равно: Лида не в проигрыше! Лучше быть щедрым, чем нищим. А самая страшная нищета — нищета души.

Вместе с нами приехал в Хойники к Ядченкам их бывший однополчанин, спокойный, медлительный учитель математики, а в прошлом — изобретательный разведчик Петро Кашицкий. Однофамилец, земляк и даже родич того знаменитого Василия Кашицкого, которого описал в «Людях с чистой совестью» Петр Петрович Вершигора.

Кто хорошо знает обоих Кашицких, тот относится к ним с одинаковым уважением. Оба они партизанили отлично, оба в мирные дни вернулись к своей гражданской профессии и стали преподавать математику в школе.

Петро Кашицкий — человек очень скромный и на диво непосредственный — говорит:

— Ну, куда мне до Василя! Он заслуженный учитель республики. И авторитет у него какой — его каждый знает. При такой голове Василь и министром мог бы стать! Только не пускает его дальше нашей Речицы один недостаток: любит выпить человек... И если в корень этого дела посмотреть, так, может, и не сам он виноват: ему от уважения подносят, каждый уговаривает — пожалуйста! И отчего это в жизни такой круговорот получается?

Под началом рассудительного, спокойного Петра Кашицкого воевал Михаил. Теперь, когда строгая субординация отошла в область предания, веселый, острый на язык Ядченко поддразнивает своего бывшего отделенного:

— Интеллигент, все пушинки с себя сдувал! А девчат боялся — страшно! Мы аж прямо удивлялися все: как только он воюет?! Форменный интеллигент! Верхом ездить совсем не умел на первых порах...

— Помню, как пришел я к ковпаковцам, тоже, глядя на них, удивлялся, — серьезно заговорил Кашицкий. — Отряды у них — как ветер в поле: то туда, то сюда... Однажды я спросил у покойного Вали Подоляко: «И что то за война? Носимся, знай, на лошадях!..» А Подоляко — умнейший был парень, золотая голова — объяснил: «В том, брат, и сила, что мы появляемся как раз там, где оккупанты даже во сне нас не видели!»

Помолчали, вздохнули, вспомнив Подоляко: жить бы таким хлопцам да жить! Один такой многих стоил.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.