Котовский

- Я приказываю вам остаться здесь, - сказал Якир, - я приказываю вам остаться и выздороветь!... Вы не имеете права вести себя как мальчишка! Ваша жизнь нужна революции. Вы слышите: именем революции я приказываю вам остаться!...

Именем революции!... Котовский дал себя увести и в палате лег ничком на койку, закрыв голову подушкой. Его бригада уходила на фронт, в бой. Он оставался. Его душили рыдания. Но ведь это - именем революции!...

Царскосельский вокзал был разбит. Не слышно было привычных вокзальных шумов: гудков, лязгов буферов, вздохов пара, сигнальных рожков. Не было и огней - ни зеленых, ни красных, ни белых - никаких: опасались воздушного налета отступающей армии Юденича.

Паровоз подали перед рассветом. Давления в котле не было. Состав никак не мог сдвинуться с места. Бойцы угрюмо шныряли между вагонами. Толкать тяжелый паровоз руками - бессмысленно, оставаться так - нелепо...

Из Питера на дрезине прикатил комиссар. Он привез газету с сообщением о сражении под Касторной. У завхоза нашелся стеариновый огарок. Вся бригада собралась к тщедушному желтому пламени, которое колыхали сотни горячих дыханий. Газету рвали друг у друга из рук. Грязными пальцами чертили на запотевшей стене вагона карту будущих походов и боев. В одной из теплушек продрогший хор трубачей грянул «Интернационал». Бойцы поздравляли друг друга, обнимались, целовались.

Номер с сообщением о победе бойцы послали в госпиталь Котовскому. Синим карандашом они написали поперек всей полосы:

«Поправляйся скорей, батька, мы тебя ждем!»

На дорогу на каждую теплушку выдали буханку черного хлеба, копченый окорок козлятины и ящик воблы. От окорока шел удушливый запах гнили, хлеб и вобла были тверды, как камень. Но никто не унывал. Перелом на фронте произошел: Питер был вне опасности. Бригаду везли на юг, на Деникина, на простор широких украинских полей.

В каком - то городе, переполненном мешочниками, беспризорники торговали теплыми лепешками. Кипятку не было, бойцов мучила жажда. Начальник станция не захотел подавать эшелон к водокачке - коней пришлось поить, поставив живую цепь. Ведра с ледяной водой передавали из рук в руки.

Медленно и неуклонно бригада продвигалась к югу.

Бойцы грузили дрова, уголь и часами расчищали снег на путях.

Мелькали станции и разъезды.

Платформы были пусты, где - то в отдалении горели подожженные бандами сахарные заводы.

Вступив на территорию Украины, бросили железную дорогу.

Первый встретившийся город был разрушен и пуст. Над гостиницей с выбитыми стеклами реяли лохмотья кумачового флага: районный совдеп. За городом дымилось пожарище. Когда вышли в поле, затянули песню. Это была первая песня после унылых царскосельских дней. Кони ржали, чуя запах скрытого под смерзшимся снегам чернозема.

В Полтаве нагнали тыловые обозы. В городе не было света, воды, дров. Обыватели выпрашивали у красноармейцев корки хлеба. Во дворах валялись неприбранные трупы. Ночью слышен был отдаленный гул канонады.

В Екатеринослав вошли уже с боем. Жутко чернели над замерзшим Днепром стальные лохмотья взорванного моста. В центре города вся правая часть улицы - несколько десятков домов - была начисто снесена артиллерией. Это, уходя, неистовствовал Махно.

В это время в своей нетопленой палате в Царском селе Котовский, шатаясь от слабости, уже делал гимнастику.

- Ваша гимнастика вас спасла, - говорил ему врач. - Иначе я не поручился бы за вашу жизнь!

Не дождавшись обещанной из Питера посылки с продовольствием, нарядившись в меховой полушубок шерстью наружу - подарок питерских рабочих, - Котовский помчался на юг догонять свою бригаду. Перед самым отъездом он получил телеграмму из дивизии - и сразу оправился: мечты его сбывались: Якир поручал ему срочно сформировать из всей дивизионной конницы отдельную кавалерийскую бригаду.