Корень в землю — побег в небо

Нет выше долга, жарче страсти

Стоять на том

В труде любом!

Что можно возразить на слова, проникнутые раздумьем о своем месте в жизни, ответственностью перед людьми? Но М. Лобанов находит странное возражение: «Если писатель считает себя известным, то он уже «за все в ответе». Откуда такая самоуверенность? И продолжает: «Ты за себя-то отвечай, чтобы слово твое было хотя бы литературно покрепче, а другие сами за себя ответят».

«Я отвечаю за все» — так называлась одна из книг трилогии Ю. Германа. «Мы отвечаем за все, что было при нас» — девиз Веньки Малышева из повести П. Нилина «Жестокость».

Раздражение слепо, оттого-то и важнее всего изжить самую возможность произвольных и грубых суждений, литературного «сквернословия». Все это распыляет силы, ведет к обесцениванию литературного слова. Да и не продолжение ли это все того же разбазаривания ценностей русской культуры, с которым так яростно ведется борьба? А там, где проявляются произвол, злоба, нетерпимость, бессмысленного разрушения и разбазаривания не избежать. Так, может, лучше не сокрушаться о разрушении, не ужасаться его плодами, а бороться с самой причиной его, быть может, живущей и в каждом из нас? Потому что если не мы все «за все в ответе», то, значит, и никто из нас.

Мы переживаем сейчас научно-техническую революцию, совершаемую в нашей стране на совершенно новой общественной основе. Темпы технического прогресса стремительны и все убыстряются. Все «вездесущей» техника становится и в сельском хозяйстве. Наступает конец «патриархальной идиллии», когда крестьянин медленно, шагом за лошадью, кружился по полю, вдыхая запах земли, слушая пение жаворонков. Теперь железный конь — трактор — заглушает все ароматы и щебетанья, между крестьянином и землей неизбежный посредник — техника. А перспектива такая, что механизация охватит все виды крестьянской работы, и это, с одной стороны, высвободит рабочие руки, а с другой — потребует технической грамотности от всех работающих на земле.

Возможно ля не замечать, что все это меняет «мужицкую» психологию, рождает свои проблемы, которые всегда возникают как последствия экономических изменений? И может ли литература сторониться этих проблем?

Понятно, что чрезвычайно важно поддерживать любовь крестьянина к земле, «чувство земли», неразрывную связь с ней как основу поэзии его труда. Но по-прежнему ли это любовь к «соломенной и плетневой России», как утверждает В. Семенов, рассматривая «деревенские» рассказы Е. Носова? В том-то я дело, что существуют две точки зрения. Одна — крестьянского сына, живущего в деревне и страстно желающего по всем культурным я бытовым показателям догнать город. Вторая — крестьянского сына, перебравшегося в город, столкнувшегося с нервными перегрузками, сутолокой, спешкой города и мечтающего о деревне как резервуаре покоя, чистого кислорода, душевного и физического здоровья. И если первого главным образом волнуют реальные проблемы жизни современной деревни, то есть все, что повышает производительность хозяйства, плодородие земли, улучшает быт крестьянина и помогает ему идти в ногу со временем, не чувствуя себя оторванным и замурованным в глушь, то для второго деревня нередко лишь «лоно природы», источник идиллического созерцания, эстетических радостей и целебных ресурсов. В таком случае чем глуше и «первозданней», тем лучше, и электрические столбы и водонапорные башни лишь портят пейзаж.

Правда, любой из писателей, глубоко и серьезно связанных с жизнью деревня, далек от туристского эгоизма. В рассказе Е. Носова «За долами, за лесами» не только проникновенно и точно выписанный русский пейзаж, в картине полузаброшенной вологодской деревни — подлинный драматизм. В деревне лишь восемь душ на двенадцать изб, да и то все больше старики и детишки! И просто удивительно, как прочувствованно, с любовью пишущий о творчестве Е. Носова критик мог дать такое истолкование: «Грустно читать это, и все же рассказ написан не об этом, а о красоте вологодского края, о журавлиных криках, о тихой, бессловесной любви к земле оставшихся на ней людей».

Но разве волновал бы, хватал бы за душу рассказ, будь он написан не о людях, а лишь о «красоте края»? Да разве не ощутима неназойливая, некрикливая забота о русской деревне, сквозящая в каждой художественной детали, наконец, впрямую звучащая в пластически выраженной публицистике: об укрупняющемся колхозе, о бедовых крестьянских париях, ищущих, где жизнь «пошумнее» и современней? Не вернуть этих разлетевшихся из родового гнезда ребят «соломенной грустью» и журавлиными криками, раз проснулась в них жажда действий, страсть к жизни деятельной я бурной. Ведь отчего еще уходит молодежь из села? Не в погоне за хлебом: хлеб сегодня в деревне есть, так же как я кино в клубе. Уходят потому, что не хотят, чтобы жизнь прошла мимо, потому что те же кино, телевизор и радио показывают, как огромен и широк мир, зовут: все дороги перед тобой — выбирай! И выбирают, чтобы профессия была по душе, самая современная, с перспективой роста.

Подлинная коммунистическая забота о молодежи на селе — это широкое внедрение современных профессий, с передовой техникой, с творческим огоньком, с вскрой научной мысли. Это реальный процесс, за ним — будущее, я тогда с новым призывом зазвучат журавлиные крики — попробуй-ка тогда выпроводи молодежь из села! Прибавится еще и проблема, как занять всех работой.

Почему-то литература паша не всегда замечает неизбежность этих естественных сдвигов в жизни деревни. И порой по старинке толкует об особой «мужицкой» правде и нравственности, о том, что «отношение к «мужику», то есть к народной жизни, было одним из величайших завоеваний наших классиков», как пишет в журнале «Молодая гвардия» критик В. Семенов. Не получается ли, что «мужицкое» — синоним народного? А рабочий

класс, в том числе и потомственный, «кадровый», он что, не народ? Видно, иначе надо решать эту проблему, дело не в монополии на народность: дескать, мужик — вот эталон совершенства, а все прочие — либо заблудшие «интеллектуалы», либо погрязшие во грехе.

Да и трудно не видеть, что уходит она безвозвратно, старая деревня, в своем первозданном виде. «...Уходит целое поколение... Поколение русских крестьян. А я не такой… да, не такой, как они...», — пишет В. Лихоносов. И ведь хорошо, что меняется жизнь в деревне! Худо ли, что растет просвещение, любознательность, тяга к культуре, что «Наука и жизнь» — одни из самых популярных журналов на селе? А теперешних деревенских жителей интересуют и кибернетика, и бионика, и международная жизнь во всем ее объеме. Могут ли знания, способность к выработке своего, самостоятельного взгляда на мир, то есть растущая интеллигентность, противопоставляться морали дедовской, остановившейся, «вековой»? И ведь что характерно: ИМЕННО РАСТУЩАЯ КУЛЬТУРА НАРОДА ПРОБУЖДАЕТ ГЛУБОКО ОСОЗНАННЫЙ ИНТЕРЕС К ПРОШЛОМУ, К НАРОДНОМУ ИСКУССТВУ, К НАЦИОНАЛЬНЫМ ТРАДИЦИЯМ. НАЦИОНАЛЬНОЕ САМОСОЗНАНИЕ НАРОДА НЕОТРЫВНО ОТ ЕГО ОБЩЕСТВЕННОГО САМОСОЗНАНИЯ.

Немало этому способствует и проза В. Астафьева, В. Солоухина, В. Шукшина, Ю. Сбитнева, Ю. Куранова, и Вл. Воронов явно не прав в огульном подходе к публикациям журнала «Молодая гвардия». Серьезные социальные и эстетические проблемы рассматривает и критика. Трудно, в частности, не откликнуться на горячий призыв М. Лобанова в статье «Жизненность слова» к борьбе за культуру исторического мышления, «то есть совестливость не только перед своими современниками, но и перед потомками... Великие русские писатели оставили нам святой завет: тогда хорошо русскому человеку, когда России хорошо. Напряжемся же в своих мыслях и постараемся понять, что слово тогда только приближается к делу, когда мы не можем жить, не думая о Родине».

Отличные слова, проникнутые гражданственностью. Остается лишь уточнять, что Родина не только деревня, а народ не исключительно сельский житель. С М. Лобановым можно поспорить. «Главное, — утверждает он, — чтобы, скажем, в деревне жил не просто производитель хлеба, а мужик, который духовно-бытовой оригинальностью своей так бы запомнился нам, как запомнился хотя бы тот же Никита (герой рассказа Л. Толстого. — Л. К.). Ибо такая оригинальность противостоит безликости (агрессивной или пассивной), разлагающей национальный дух». Но почему же сельскому жителю, которому в ближайшем будущем не обойтись без широкого агрономического и технического образования, которому быть интеллигентом, так уж обязательно именоваться и мужиком? Все ли «мужицкие» традиции надо хранить, например, такую, куда уж «исконней», как «Руси веселие есть нити»? Пожалуй, от ее «популярности» скорее надо избавляться, так же как и от знаменитых «авось» да «небось», да и мало ли столь же «старинных», исконных привычек! А разговор этот к тому, что идеализация всего «исконного» создает слишком уж терпимое, покорное отношение к моральным и бытовым недостаткам в нашей жизни, как к чему-то непреоборимому, «вечному», лежащему в самой природе национального характера и даже составляющему его самобытность. Упаси нас бог от такой самобытности!

Но зато истинно народные свойства, что любовно хранила и пестовала народная культура, составляют нашу глубокую гордость, и среди них: удивительно щедрая, добрая одаренность и широта народного духа. Из-за этой-то широты порой и недостаточная бережность к своему, родному. Щедрость русскому характеру свойственна, а бережливость, пожалуй, надо воспитывать. И тем скорее и необходимей, что при бурных темпах технического прогресса все исчезающее из национального достояния, будь то природа — леса и реки, народное искусство и обычай, невосстановимо. И надо внимательно различать, где радение о национальных корнях, без которых человек опустошен и обезличен, а где порой и стремление бежать от трудной и шумной действительности в дедовскую тишину, надежную, не требующую напряжения.

А деревня наша сегодня, как никогда, активно, упорно, жадно идет навстречу нови; в накопившейся в ней жажде преобразований в полной мере сказывается нравственное здоровье, потенциальная творческая энергия деревенского человека. И примечательно, что он, деревенский житель, менее всего стремится к замкнутости, к «деревенскому эгоцентризму». Недаром герой деревенского цикла В. Липатова — милиционер Анискин, оглядываясь назад, с горечью признается: «Вся земля у меня клином на деревне сошлась... так что я тоже одну правду видел, а одна правда — неполная... Жизнь-то, она больше деревни...»

Земля наша, Родина — это не только завещанное нам отцами, это все, что творим мы сегодня собственными руками. Это труд наш, творчество, радость, забота, это то, что объединяет нас всех неразрывно, и как верно сказал В. Солоухин: «Я — человек, существо социальное. От меня, как от точки, существует проекция назад, в прошлое, в глубину (понимание прошлого и отношение к нему), и проекция вверх, в будущее (понимание и ощущение его). Я — узелок, связывающий эти две нити... У меня есть корень в землю и побег в небо».