У великой литературы одна из главных тем — любовь к родине.

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы.

Подлинная любовь не бывает абстрактной: с прозорливостью, открывающейся только любящим, русская литература собрала волнующие душу неповторимые черты единственной, родной земли, всегда и крепко живущие в сознании каждого. И подобно тому, как родина и мать неприкосновенны для хулы — их беды вызывают лишь боль, — неприкосновенна для хулы и любовь к Родине. Оттого и насмешка над любовью оставляет крайне тягостное впечатление и в конечном счете обращается против того, кто избрал для полемики злой смех, как бы ни были справедливы частные замечания критика. Нельзя в пылу литературных споров, упражняясь в остроумии, небрежно, мимоходом касаться святынь: любви к Родине, национального чувства.

На эти мысли наталкивает статья Вл. Воронова «Заклинания духов», критика до сих пор весьма основательного.

Осмеять, разумеется, можно все. Критик нашел что-то смешное в словах: «...не из русского ли народного быта, духовно-культурного своеобразия его родились непреходящие ценности русской литературы, физиономия ее духа?» или «творчество, в сущности, там, где есть идея развития. Но где же больше сил этой идеи, как не в самой природе народного духа?» Фразы как фразы, как общие положения, даже справедливые, проникнутые уважением к понятиям, которые они выражают. Критик их, кстати, и не оспаривает, он просто отметает их, не вникая в их смысл: «Духи, духи... призваны, чтобы побить литературу». Но почему же если дух, то обязательно и побить? «Обстоятельства жизни поставили Кольцова близко к народному быту, с одной стороны, дали ему возможность узнать истинные нужды народа, проникнуться его духом», — писал о Кольцове Добролюбов. «Жуковский имел решительное влияние на дух нашей словесности», — с уважением писал Пушкин.

Видеть сегодня в понятии «дух народа, дух культуры» какой-то церковный, мистический смысл — это поистине, по словам Ленина, «быть верным букве, а не духу...». Смутившие критика духи «разгуливают» и по строчкам «Варшавянки»: «духом окрепнем в борьбе», — и в горьковской песне «смелых и сильных духом». Да мало ли поминается дух, начиная с сочинений классиков и кончая «Повестью о настоящем человеке» Б. Полевого. Нет, на отдельной фразе, на одном слове обличительной концепции не построишь... На мой взгляд, самое страшное, что только может постигнуть человека, — это бездуховность, и, пожалуй, здесь-то, вокруг этой опасности, и сконцентрировались мысли, заботы, тревога спорящих литераторов.

Культура народа — понятие историческое. Она питает национальное достоинство народа, вмещает все достижения пройденного пути, благодарность к завещанному отцами. Человек, отдающий свою жизнь в боях за будущее, знает, что дело его будет продолжено; в памяти потомков — его бессмертие. Вне этого сознания самоотверженность, подвиг — все обессмыслено. Разрывается цепь поколений, в преемственности которых — нравственный смысл, цель жизни. Каждая личность остается сама по себе с мучительным поиском: кто я, для чего я? Нравственное здоровье народа зависит прежде всего от нерушимой связи прошлого с будущим.

И подобно тому, как каждому человеку дороги его достоинства и индивидуальность (лишить индивидуальности — значит, уничтожить личность), так весь народ дорожит своеобразием своей истории, своей культуры, своего национального характера.

Любовь всегда исключительна. Для жителя, скажем, Севера родное белесое небо, скромные лес да поле милее и краше, чем буйная пышность Юга, и когда человек защищал свою землю, он видел родину конкретно: свой дом, березу или тополь у дома... И даже если со стороны кажется, что он преувеличил родную красу, его энтузиазм и верность вызывают чувство уважения. Патриотизм — мощнейшая моральная сила народа, защищающего свою родину. Боеспособность народа составляет не только владение хитроумным ракетным оружием, не в меньшей мере это и нравственное единство народа, чувство патриотизма.

Разумеется, Вл. Воронов не думал о посягательствах на патриотизм. В серьезной статье в «Литературной газете» он высказал интересные мысли о понятиях «народ» и «народность». Есть в его статье в «Юности» и слова о непрерывности народной жизни и о связи времен. Но если кто-нибудь в вашем присутствии шумно, грубо и зло высмеивает чье-то чувство искренней любви к матери, к родной стороне, разве это не удар по нравственному чувству? Разве это не задевает, не призывает вмешаться? Именно такое впечатление оставляет статья Вл. Воронова «Заклинания духов», главная беда которой в крайне неуважительном, недоброжелательном отношении к литераторам, отстаивающим важность и серьезность темы.

Далеко не во всем соглашаясь с В. Солоухиным и М. Лобановым, я нисколько не сомневаюсь в искренности их любви и уважения к русской народной культуре, в глубокой озабоченности ее судьбой.

Нельзя без волнения читать страницы «Писем из русского музея» В. Солоухина, на которых с подлинной душевной болью рассказывается о гибели бесценных памятников русской архитектуры. Не может не тревожить писателя и обезличенность современной архитектуры. О тревоге писателя один из критиков книги (Вл. Воронов) вовсе не вспоминает, другой (А. Каменский) лишь упоминает, но петитом, скороговоркой, останавливаясь почему-то как на главном на ошибках писателя. Да, В. Солоухин не понял, не оценил передвижников, противопоставил им то, что лично ему ближе, то, что, на его взгляд, нуждается в защите и пропаганде. Конечно же, не годится, защищая одно, умалять другое (сегодня, кстати, в защите нуждаются и передвижники!). Но зачем же недобро смеяться над искренней болью, зачем представлять дело так, будто бы писатель предлагает вместо зданий из современных материалов (стекла и бетона) строить резные деревянные терема? Ведь речь идет о том, чтобы из современных материалов возводить не безликие здания-функции, а произведения искусства, творчески развивающие традиции русской архитектуры. Как будто бы не ясно, что многие кварталы, да что там — целые районы, состоящие из удручающе однообразных коробок, ежечасно, ежеминутно ведут свое антиэстетическое воспитание, ущемляют чувство прекрасного.

Признаться, мне не по душе благоговейный оттенок, с которым В. Солоухин повествует о просвещенности русских монархов (их современники, например, Пушкин и Герцен, были другого мнения), так же как и его неприязнь к социальным мотивам искусства да и многие его личные исторические оценки, но давайте же спорить, а не браниться: грубость рождает отчужденность, ожесточение.

Именно такая ожесточенность, на мой взгляд, сказалась в одной из статей М. Лобанова, посвященной публицистике Л. Леонова.

Казалось бы, что можно возразить на такие поэтические строки:

Я жил, я был — за все на свете

Я отвечаю головой.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.