Это случилось в Петербурге в ночь на 24 марта 1879 года. Полицейские обыски на квартирах нескольких десятков человек, заподозренных в нелегальной революционной деятельности, удивительным образом оказались бесплодными: ни у кого из заподозренных ничего предосудительного не нашли, никого не арестовали. Но у двух девушек-курсисток были обнаружены в мусорной корзине клочки разорванной записки, предупреждавшей хозяек квартиры об обыске.

Обнаруженная записка вызвала большой переполох в центре тогдашнего царского сыска – в Третьем отделении. Именно отсюда по всей стране распространялась атмосфера всеобщей подозрительности, шпионажа, доносительства. Распоряжение об обысках составлялось в полной секретности. Неужели кто-то из узкого круга чиновников передал «нелегалам» предупреждение об обысках? Управляющий Третьим отделением сенатор Н. К. Шмит приказал немедленно провести секретное дознание.

Подозрение пало на трех человек: слушательницу женских курсов секретного агента полиции Яроцкую, зарабатывавшую на жизнь доносами (от Ярочкой и были получены Третьим отделением сведения о политической неблагонадежности тех двух курсисток), и переписчиков агентурной канцелярии Николаева и Клеточникова, которые составляли и переписывали текст распоряжения об обысках. Однако установить, кто же из этих трех человек разгласил тайну, оказалось делом нелегким: все трое производили впечатление людей благонадежных. Причем менее других вызывал подозрение Клеточников.

Несмотря на то, что Клеточников служил в Третьем отделении всего третий месяц, он уже успел зарекомендовать себя с самой выгодной стороны. Поступил он сюда по рекомендации опытнейшего агента, вдовы жандармского полковника Анны Петровны Кутузовой, у которой жил на квартире. Анна Петровна была искусным вербовщиком людей, пригодных для агентурной службы. Отзывы о Клеточникове жандармских управлений тех городов, где он прежде служил, как и отзыв неотступно следившего за ним на протяжении почти двух месяцев одного из лучших агентов внешнего наблюдения, Ловицкого, были благоприятными. Таким же было и то непосредственное впечатление, которое Клеточников с самого начала произвел на заведовавшего агентурой статского генерала Кирилова и его помощника Гусева.

«...он произвел на меня, – писал Кирилов два года спустя в своих показаниях о Клеточникове, – впечатление человека не только не подозрительного для выдачи каких-либо тайн, а, напротив, вполне пригодного для сохранения их... Упомянутое впечатление поддерживалось и далее как во мне, так и в Гусеве... В неошибочности этого впечатления убеждало многое: во-первых, совсем непринужденное усердие и внимание к делу; во-вторых, молчаливость Клеточникова, которую мы относили к болезненному состоянию; в-третьих, отсутствие всякой пытливости, не проявлявшейся ни в чем, даже в тех случаях, когда приходилось высылать его при секретных моих разговорах с Гусевым; в-четвертых, постоянное нахождение Клеточникова на глазах у других переписчиков, во время занятий; в-пятых, сведения, которые от времени до времени получались о жизни его на квартире, причем оказывалось, что ночи он никогда вне квартиры не проводит... На квартирах же его отзывались о нем с самой отличной стороны, в том отношении, что не замечается никакого участия его в компании посторонних лиц». Итак, по мнению начальников Клеточникова, выдать тайну обысков мог кто угодно, но только не он. В конце концов подозрение пало на Яроцкую. Решили, что именно она предупредила курсисток. От ее дальнейших услуг отказались.

Между тем о предстоявших в ночь на 24 марта обысках петербургским революционерам стало известно от Клеточникова. Он Передал эти сведения одному из виднейших деятелей революционной народнической организации «Земля и воля» (позже «Народная воля») Александру Михайлову, который и предупредил об обысках всех, кого это касалось. в том числе и курсисток, тех самых, что так непредусмотрительно бросили его записку в корзину с бумагами.

Именно по предложению Михайлова и при его содействии Клеточников поселился у Кутузовой, содержавшей меблированные комнаты. Революционному подполью в то время стало известно, что на ее квартире часто собираются агенты Третьего отделения: нужно было выяснить, так ли это. В ту пору из-за шпионов произошло несколько крупных провалов, самым значительным из которых был октябрьский 1878 года, когда за решетку попал почти весь состав центрального кружка «Земли и воли». Александр Михайлов и его товарищи-землевольцы искали способов защиты от шпионов.

_________

* Здесь и далее выделены шрифтом выдержки из документов, не публиковавшихся ранее и взятых из архивов Москвы, Ленинграда, Симферополя, Пензы.

Клеточников поселился у Анны Петровны под видом отставного чиновника, ищущего место. Тихий, скромный жилец, неизменный партнер Анны Петровны по карточной игре, которую она обожала, Клеточников нравился хозяйке. Он производил впечатление человека, далекого от политики, и очень скоро у Анны Петровны не стало от него тайн. Она сама взялась устроить его судьбу. Позднее в своих показаниях Анна Петровна рассказала:

«Я сначала советовала ему обратиться в разные учреждения, а затем объявила, что у меня есть в Третьем отделении... знакомый чиновник, которому я могу его рекомендовать, но не знаю, пожелает ли он там служить. На это Клеточников ответил, что он охотно готов служить в Третьем отделении, так как там обеспечивается хорошая пенсия. После того однажды начальник агентуры г-н Кирилов стал просить у меня рекомендовать ему переписчика с хорошим почерком, на что я объявила, что у меня есть квартирант, нуждающийся в занятиях и имеющий хороший почерк. Кирилов просил прислать к нему на следующий же день к 8 ч. утра Клеточникова, что я и исполнила».

Так перед Клеточниковым и перед всем революционным подпольем открылась невиданная перспектива: проникнув в святая святых политического сыска, обезвреживать его изнутри. И этой возможностью землеволец Николай Васильевич Клеточников воспользовался с величайшим искусством.

Одним из первых крупных успехов Клеточникова в роли контрразведчика революции было разоблачение провокатора Рейнштейна. Близкий к руководителям «Северного союза русских рабочих» Степану Халтурину и Виктору Обнорскому, пользовавшийся полным их доверием, Рейнштейн готовился выдать Третьему отделению всех членов «Союза». Кроме того, за особо выговоренное вознаграждение (за тысячу рублей серебром, как узнал Клеточников от самого Шмита, составляя под его диктовку соответствующий документ) Рейнштейн взялся выследить подпольную типографию землевольцев, за которой полиция безуспешно охотилась второй год подряд. Возможно, что это бы ему удалось (он уже передал Шмиту и Кирилову полный список членов петербургского и московского отделений «Союза» и успел завязать знакомства с землевольцами, близкими к подпольной типографии), если бы не Клеточников, вовремя сообщивший своим товарищам по «Земле и воле» о. замыслах Рейнштейна. Рабочий «Союз» был спасен от разгрома, землевольческая типография – тоже. Провокатор поплатился за свою сделку с Третьим отделением жизнью: по приговору большого совета «Земли и воли» он был убит.

Происшествие с запиской, найденной у курсисток, не повредило Клеточникову. Он по-прежнему пользовался доверием своих начальников в Третьем отделении, причем это доверие к нему все более возрастало. Человек образованный, знающий канцелярию, умеющий быстро и толково составить любую деловую бумагу, притом обладающий прекрасным почерком, Клеточников вскоре становится незаменимым помощником Кирилова, а затем и Шмита. Делает карьеру Кирилов, поднимаясь к высшим должностям, – и следом за ним делает карьеру Клеточников.

«Обязанности Клеточникова в агентуре, – читаем в показаниях одного из чиновников агентурной канцелярии, – заключались в переписке агентурных записок, в составлении оных... в переписке более секретных бумаг как на квартире статского советника Кирилова, так и в агентуре. Вообще все то, что делалось в агентуре, Клеточников должен был знать, и даже более секретное – ранее других служащих. Кажется, в мае или июне 1880 года Клеточников был переведен в Третью экспедицию, где на него было возложено: переписка и составление более секретных бумаг, шифрование и дешифрование телеграмм и корректура переписанных бумаг другими служащими».

Эти сведения дополняет другой чиновник Третьей экспедиции:

«До мая 1880 года Клеточников служил при агентуре, где сосредоточивались все агентурные сведения по политическим делам. Занимаясь же секретною частью в Третьей экспедиции, он был посвящен во все, что входило в круг деятельности этой экспедиции, т. е. он мог все знать, если только желал... тем более при том условии, что он занимался в секретной части, которою в последнее время и заведовал».

Таким образом, начав со скромной должности переписчика в агентурной канцелярии, Клеточников за два года поднялся до заведующего группой переписчиков Третьей экспедиции – основного подразделения Третьего отделения, где сосредоточивались все дела политического характера, – объединив в своих руках буквально всю переписку по экспедиции. При этом он получил в полное заведование и все дела по перлюстрациям, ведение денежных ведомостей, шифровальное дело, наконец, стал заведующим секретным отделом. Успехи способного чиновника не остались не замеченными высшими сферами: весной 1880 года Клеточникову «за отлично-усердную и ревностную службу» был высочайше пожалован орден св. Станислава.

Все, что Клеточников узнавал в Третьем отделении, он немедленно передавал Михайлову. Их встречи происходили на особой конспиративной квартире, вполне безопасной, которую землевольцы устроили после случая с запиской; этот случай, чуть не погубивший Клеточникова, заставил землевольцев тщательно продумать меры предосторожности. Хозяйкой квартиры была молодая революционерка Наталья Оловенникова, никогда прежде не навлекавшая на себя подозрение властей. Клеточников приходил к ней (якобы своей невесте) и здесь встречал Михайлова. У Клеточникова была поразительная память, он легко запоминал все, что ему приходилось писать: целые страницы имен, цифр, адресов переносил он в своей голове из Третьего отделения на квартиру «невесты», здесь диктовал эти сведения Михайлову, и тот записывал их в особую тетрадь. Встречались часто, в отдельные месяцы почти каждый день. Вот лишь несколько записей всего за один день 2 июля 1879 года:

«Янковский, околоточный надзиратель (кажется, в Озерках), ведущий переписку с Третьим отделением, сошелся с каким-то Швецовым и рекомендует подкупом переманить его в Третье отделение из секретного, которону он до сих пор доставлял сведения. Швецов этот будто бы очень близок с руководителями революционного движения, знаком с покушавшимся на жизнь шефа, знает о каких-то ужасных взрывчатых веществах и каких-то ящиках, заказы на которые принимает Швецов...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.