Повинуясь безусловному репортерскому рефлексу, я перед отъездом из Берлина в Эйзенхюттенштадт сделал выписки из двух книг, изданных с промежутком более чем в полстолетия. Пришлось порядочно исколоть глаза об остроконечную готику буковок в пудовом словаре Брокгауза, который элегически повествовал, что городок Фюрстенберг-на-Одере насчитывал в 1906 году 6 156 жителей, имел сберкассу, пивоварню, буроугольный карьер и что зайцы, которые резвились на городской окраине, боялись разве только лис. «Карманный статистический справочник ГДР» деловито информировал, что летом 1950 года на пустоши близ Фюрстенберга-на-Одере был заложен первый социалистический город республики — Эйзенхюттенштадт, с его знаменитым металлургическим комбинатом «Ост», головным предприятием сталеплавильного и сталепрокатного объединения имени Германа Матерна, и что в 1972 году весь этот комбинат-гигант дал один процент национального дохода ГДР.

Непуганые зайцы на краю городами сотая часть продукции десятой индустриальной страны мира — согласитесь, контраст производит впечатление, особенно если учесть, что раззолоченный Брокгауз сохранял свою непререкаемую правоту в описании тех мест вплоть до середины 1950 года.

...Липкая пена тумана клубилась над «аутобаном» Берлин — Франкфурт-на-Одере, и там, где она лопалась, видны были сырые, унылые перелески, редкая зубчатка черепичных крыш, холмы, сглаженные бесконечными дождями. Наверное, так выглядело в далекие и совсем близкие нам времена это немецкое Пошехонье по левому берегу Одера. Но уже перешагивали через «аутобан» голенастые вышки электропередач и серебрились на горизонте гигантские тела газгольдеров. Приближался Эйзенхюттенштадт — металлургический город.

Геометрия расчерченных по линейке улиц. Мозаика и витражи модернового ресторана «Луник». Шеренги блочных домов, украшенных разноцветьем балконов и лоджий, увенчанных хребтами крыш из красной черепицы. И тут же трогательный шпиль Мариенкирхе — церковки начала XV века. Весной 45-го ее в тупой злобе, будто это был наш «Т-34», расстреляли прямой наводкой эсэсовцы. Позже Эйзенхюттенштадт бережно положил руины Мариенкирхе на конвейер своего индустриального строительства, восстановив в точности и позднюю готику ее облика и даже милую асимметрию этого уникального сооружения. Не стоило ли сохранить, ну хотя бы в виде облицовки какого-нибудь помещения, ту первую сосну, которая была спилена 18 августа 1950 года на месте будущего Эйзенхюттенштадта? Немецкие друзья разводят руками: не до этого было. В ФРГ работали тогда 120 доменных печей, в ГДР — 4. Вся сырьевая база металлургии осталась на Рейне, во владениях Круппа, и Социалистическая единая партия Германии приняла на III съезде решение построить в первой пятилетке на берегах Одера металлургический завод с годовой производительностью в полмиллиона тонн чугуна. Может, ту первую корабельную сосну распилили на таблички с надписью «К строительной площадке металлургического комбината «Ост», говорят мои собеседники. Эти указатели вели сюда энтузиастов в синих блузах с эмблемой Союза свободной немецкой молодежи. Разумеется, приезжали и такие, у кого слова только что написанного гимна молодой республики «Восставшая из руин...» вызывали скептическую усмешку. И, уж конечно, ползли из-за Эльбы недобитки, пряча динамит под штопаным бельецом в чемоданах. ...На спидометре «Волги» к сотне километров, накрученных от Берлина до Эйзенхюттенштадта, прибавилось еще столько же за те два дня, что я колесил по городу и комбинату под диктовку всезнающего Хуберта Пфайфера, руководителя заводского отдела печати. «Сейчас момент!» — говорил по-русски Хуберт, и мы вылезали из машины.

Произнося эту умилительную фразу, словно магическое «Сезам, откройся!», гид ведет нас к ревущему жерлу домны — самой первой, заложенной 1 января 1951 года и задутой спустя 9 месяцев и 19 дней. «Обязательно запиши, — добавляет Хуберт, — что главным консультантом на строительстве и этой домны и всего комбината был знаменитый советский ученый, академик Иван Павлович Бардин!..»

Сейчас момент, Хуберт! Двадцатилетнюю историю завода не перескажешь репортажной скороговоркой, не передашь скачками из прошлого в настоящее: тогда — теперь, сначала — потом... В чем суть биографии комбината «Ост» и города, рожденного вместе с ним?

Итак, промышленность немецкой республики рабочих и крестьян нуждалась в металле, и она получила его: вторая домна дала чугун в декабре 1951 года, через год была задута четвертая доменная печь, а еще через полтора работали уже все шесть печей. Более полутора миллионов тонн чугуна — их сегодняшнее годовое производство.

Дальше. Первой машиной, прибывшей на строительство комбината, был советский бульдозер. С июля 1951 года сюда непрерывным потоком идет криворожская железная руда (неумолимый Хуберт Пфайфер, приговаривая «Сейчас момент!», часа два таскал нас по многокилометровым складам вдоль, канала Одер — Шпрее, мимо железнодорожных составов, груженных крупными бордовыми кусками советской руды, и барж, полных серебристого польского кокса).

Первые плавки на комбинате «Ост» шли очень туго: сельскохозяйственные рабочие из бывших юнкерских поместий в долине Одера, кустари, занимавшиеся плетением корзин и иным допотопным промыслом, речники — весь этот народ с трудом усваивал, азы металлургии. И вновь приходили на помощь советские инженеры, учили нелегкому огненному ремеслу, и дело наконец пошло, особенно когда после восьмимесячной практики вернулась в Эйзенхюттенштадт из Жданова, со знаменитой «Азовстали», первая группа немецких стажеров — 18 молодых доменщиков.

На этом периоде в жизни металлургического комбината (кстати, его немецкое название «Эйзенхюттенкомбинат Ост» дает удобное сокращение — ЭКО) я хочу остановиться. Не только потому, что эта молодежная стройка разбудила глухие, полуобжитые места и создала крупное современное предприятие (в конце концов героические этапы нашей индустриализации — Днепрогэс, Магнитка, Кузбасс — были примером для строителей ЭКО). И не только потому, что Эйзенхюттенштадт начинался с палаток и наспех сколоченных бараков, с яростных споров у ночного костра о том, каким ему быть — социалистическому городу (параллель, проведенная в заголовке этого репортажа, тоже вполне ясна).

Я хочу задержаться на рождении города и комбината прежде всего потому, что строили их молодые немцы, юные представители новой, рабоче-крестьянской Германии. В то лето, а еще точнее, в том же августе 1951 года, молодежь ГДР принимала в столице республики участников III Всемирного фестиваля. Берлин только начинал подниматься из развалин, и над его неестественно широкими площадями и улицами, вобравшими в себя недавно расчищенные пустыри, множество раз звучала клятва в том, что никогда больше с немецкой земли не должна прийти в мир война.

Мирная стройка на берегах Одера была воплощением этой клятвы в жизнь и в немалой степени самоутверждением юного поколения республики, за год до этого принявшей свой первый «Закон о молодежи». Закон определял права и обязанности молодых, их роль в социалистическом строительстве, ибо многим из них — очень многим — пришлось вступить в жизнь, не имея прямой эстафеты от старшего поколения.

Далеко не каждый строитель ЭКО по молодости лет мог помнить классовые битвы двадцатых годов, и крепкую фигуру Тельмана на трибуне с серпом и молотом, и колонны «красных фронтовиков», взметнувших сжатые в ротфронтовском приветствии кулаки. Но зато в памяти тогдашних двадцатилетних были долгая Вальпургиева ночь фашизма, барабанный бой и барабанные речи, бомбежки, напыщенные похоронные известия с Восточного и иных фронтов и весна 1945-го с громом последних сражений, с истерикой «фольксштурма» и белыми полотенцами на окнах.

В те майские дни началась новая битва советских людей — за духовное возрождение немецкого народа. На передовой линии этого фронта вместе с ними сражались тысячи немецких коммунистов, израненных гестапо, истерзанных концлагерями, измученных эмиграцией, но ничем не сломленных. И тысячи молодых — тех, о ком столь сурово и искренне рассказал режиссер Конрад Вольф в известном фильме «Мне было 19».

7 марта 1946 года был создан Союз свободной немецкой молодежи. В летописи этой боевой синеблузой организации немало славных дел, и одно из самых известных — Эйзенхюттенштадт. Город, который моложе республики лишь на два года. Комбинат, где сегодня четвертая часть всех рабочих и инженеров — его ровесники. Предприятие, которое еще в прошлом году выступило в числе застрельщиков всереспубликанской подготовки к X Всемирному фестивалю молодежи и студентов.

Знакомство с комбинатом «Ост» шло как бы по спирали: кольца все сужались и сужались к теме, которая меня интересовала, — молодежь и фестиваль. Все население Эйзенхюттенштадта — около 46 тысяч человек. 8 200 работают на заводе. Из них более 2 тысяч — молодежь не старше 25 лет. 1 700 — члены ССНМ. В мастерской имени Фрица Вайнека — 36 рабочих, техников, инженеров. Руководителя этой молодежной бригады — лучшей на заводе, борющейся за звание коллектива социалистического труда, — зовут Петер Плеттиг.

Он сидел в высоченной и неуютной комнате, под боком у гремящего прокатного цеха, и разбирался в каких-то бумагах, когда мы нежданно заявились к нему с традиционной обоймой репортерских вопросов. Разговор вначале не клеился. Петер тоскливо посматривал то на свои бумажные залежи, то на ужин — бутылку молока и аккуратный бутербродик. На лице его явственно читалось: зачем с меня-то начинать?

— Ну, как же, Петер? — кипятился и подпрыгивал на стуле «пресс-шеф» Хуберт Пфайфер. — Ты сам слесарь, учишься на инженера, депутат франкфуртского окружного совета, пять лет во главе бригады, дело у ребят ответственное — ремонт всех агрегатов на заводе, бывает, что и по две смены приходится отрабатывать...

Петер Плеттиг соглашался, но интервью по-прежнему буксовало. И тогда я спросил:

— А почему бригаду назвали именем Фрица Вайнека?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.