Рассказ
Каждый вечер мы собирались у Вадима Сергеевича. Куда еще было податься нам, троим капитанам, оказавшимся пассажирами на малом суденышке в беспросветном долгом плавании?
Мы валялись в постели чуть не до обеда. Гуляли по палубе. Вокруг расстилался хмурый осенний океан. До чего же он тосклив, оказывается. Когда занят работой, этого не замечаешь.
Погуляв и продрогнув от пронзительного свежака, мы торчали по нескольку часов кряду в рубке радиста, надеясь услыхать голоса родных кораблей. Но они были еще далеко, их голоса не долетали сюда...
Ровно в двадцать два ноль-ноль мы стягивались в каюту капитана. К этому времени у него заканчивались дневные дела.
К нашему приходу буфетчица успевала накрыть на стол. И мы неторопливо — куда спешить? — закусывали, вели пространные разговоры, пускались в воспоминания — удел всех отринутых от настоящей, полнокровной жизни. На промысле порой так ухайдакаешься, что не чаешь до койки добраться, не то чтоб время найти ворошить прошлое.
Мы засиживались у Вадима Сергеевича глубоко за полночь. И он, как мог, старался помочь нам пережить угнетающее плавание. И ему это удавалось, потому что он умел поднять дух.
Вадим Сергеевич повидал на своем веку многое. Успел захватить войну, не раз хаживал в Америку за провиантом, медикаментами и прочими грузами, в которых так нуждалась страна. Это были легендарные рейсы через океан, где на пустынных дорогах моряков подстерегали японские морские охотники и немецкие подлодки. Вадиму Сергеевичу было тогда чуть больше двадцати.
Понятно, как относились мы, молодые капитаны, к старшему собрату. К этому примешивалось и то, что он командовал не каким-нибудь там обычным рыбацким или транспортным судном, а спасателем. В глазах моряков спасатель — вроде доктора. Когда прижмет, только на него, на дока, уповаешь. Только он один из всех людей, окружающих тебя, сможет помочь тебе не отдать концы...
Плавание предстояло долгое, больше месяца. А тут еще только вышли из порта, пришлось свернуть с курса и двигаться не на восток, а строго на север. В Анадырском заливе траулер-бедолага намотал на винт собственный трал, наехал, как слепой на тесто, и никак не выпростаться ему, и несло его медленно и верно на чукотские скалы.
Водолазу было на два часа работы, а спасатель «Зевс» потерял на переход в Анадырский залив и обратно целых шесть суток. Шесть суток, и это тогда, когда наши души рвались на родные корабли, промышлявшие рыбу где-то возле Южной Америки!
Подменные капитаны забросали нас телеграммами. Им пора было отправляться в порт, да и нам, по всему, давно уже надлежало быть на своем месте. Отпуск кончился. Отгулы, положенные морякам за воскресные дни, проведенные в рейсе, тоже иссякли. Но другой оказии, кроме «Зевса», в те далекие края в ближайшее время не предвиделось.
Спасатель «Зевс» имел приличный ход. Но как взглянешь на карту, на это неоглядное пространство Тихого океана, так опускаются руки. Самый быстроходный корабль движется черепахой на океанских дорогах, насчитывающих тысячи миль.
На «Зевсе» шла обычная морская жизнь. Помполит готовил к седьмому ноября художественную самодеятельность. И хотя до праздника было еще две недели и наверняка мы еще увидим концерт на «Зевсе», его решили обкатать, пользуясь присутствием настоящих зрителей — пассажиров. В этом была видна рука Вадима Сергеевича.
Концерт удался. Особенно понравилась певица, она же буфетчица Тоня, белокурое хрупкое создание. Тоня пела морские песни. Морские — значит о расставаниях и о любви. Песню о том, что мы без берега не можем, мы умираем от любви, заставили Тоню исполнить трижды подряд. И после, когда мы собрались у Вадима Сергеевича и Тоня, все еще в праздничном платье, но уже в крохотном белом передничке и белой шапочке, накрывала на стол, мы шумно выражали ей свой восторг, а она одаряла нас смущенной улыбкой.
Тоня ушла. Вадим Сергеевич сердито тряхнул седым чубчиком.
— Чепуха. От любви не умирают.
— Ну не скажите, — возразил я. — Это вам теперь так кажется. А если припомните себя молодым...
— Нет, — заупрямился Вадим Сергеевич. — Любовь, конечно, есть, а умирать от нее не умирают. И если в ней, настоящей, случается крушение, то оно по-настоящему страшное. И о нем не поют и вообще стараются не говорить... Если хотите знать, мне довелось быть нечаянным свидетелем такой любви.
Вадим Сергеевич поднялся, выключил приемник, источавший какую-то сладкую, едва слышную музыку, подошел к черневшему иллюминатору и уставился в ночь.
— Несколько лет назад у меня стало вдруг пошаливать здоровье, — начал он. — Это всегда наступает вдруг. Врачи нашли очаги в легких. И давление их не устраивало. И нервишки, оказывается, подгуляли. Короче, кто ищет, тот обрящет. Отправили меня в отпуск. И после отпуска порекомендовали поработать временно на берегу. Была осень. Сказали, раньше весны о море и не думай. Ну, поставили меня диспетчером в порту. Я психовал, а куда денешься? Ох и хлебнул я горюшка. За сутки дежурства голова распухала. В управлении больше сотни посудин. И каждая куда-нибудь торопится. А ты ежечасно будь в курсе дела: кто подошел к причалу, кто отошел, кто идет в море с тралом, кто швартуется к плавбазе и выгружает улов. А тут еще успевай натиск рыбацких жен отражать по телефонам. Им позарез надо знать, где Миша или Вася с такого-то корабля, когда он, друг сердечный, домой собирается прийти.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.