Когда любишь

- Ма-ма? - переспросил Расул.

- Ну да! Она говорит, что специальности - то у тебя пока нет... Надо подготовить себе прочное будущее. Даже не себе, а... нам, - тихо поправилась она и нежно погладила его руку.

Расул улыбнулся от ее прикосновения и внутренне сжался от ее слов. А Саадат продолжала нежно гладить его широкую ладонь и так же нежно говорить жестокие, обидные слова:

- Ты переедешь в Баку... Будешь получать в два раза больше, чем сейчас... Тогда через год мы сможем пожениться...

- Как через год? - вырвалось у Расула. - Почему?

- А может, и раньше, - успокоила его Саадат. - Достаточно будет накопить тысяч пятнадцать. Папа добавит. Мы купим ковры, пианино... Мебель закажем в Таллине...

Расул медленно отстранил ее руку и встал.

- Я подумаю...

Он уехал сразу же, с ночным поездом, даже не навестив сестру. Уехал с тяжелой душой, мрачными мыслями и... теплотой от прикосновения ее руки. Было совершенно ясно, что разделить с ним ту жизнь, которой жил Расул, Саадат не захочет. Она слишком привыкла к роскоши, к большой обеспеченности и не представляет иной обстановки. «Но ведь это не из эгоистических соображений, - успокаивал себя Расул. - Она хочет роскоши и обеспеченности и для него. Для нас обоих...»

Расул пытался представить ковровую гостиную своей собственностью и ощущал раздражение. Ему хотелось выбросить добрую половину ковров, чтобы комната стала светлее и веселее, снять тяжелые шторы и настежь раскрыть окна. Ему хотелось пригласить в эту гостиную Мамеда и других своих друзей - комсомольцев, накрыть стол по - простому. Пусть не будет на нем только что со льда, тяжелых, запотевших бутылок шампанского, пусть в кувшинах стоит приготовленное матерью молодое вино. Пусть Саадат выйдет к гостям одетая в недорогое платье. Она и в нем будет красива... И вдруг Расул увидел перед собой чуть раскосые и очень родные ее глаза, вспомнил ласковое прикосновение руки и отчетливо понял: для нее - только для нее одной! - он, пожалуй, готов уступить. Готов... Только бы видеть радость в родных раскосых глазах.

А наутро он опять окунулся в свои райкомовские заботы. Позвонил председатель райисполкома, пригласил посмотреть утвержденный наконец проект Дома культуры для колхоза «Жемчужина». Расул прикинул, что строительство потребует комсомольского глаза, что надо бы заранее позаботиться о кадрах для Дома культуры, что хорошо бы найти специалистов с музыкальным образованием, молодых, инициативных ребят. Он уже надел пальто, как в кабинет ввалилась целая ватага токарей и прицепщиков во главе с вихрастым, задиристым Айзи - трактористом из ближайшей МТС. Размахивая руками, перебивая друг друга, они стали объяснять, что механик запретил им из старых запчастей и давно списанных машин собирать трактор, а директор МТС, конечно, разрешил бы, но его сейчас нет, в отъезде, и они не знают, что делать. А ведь машин на уборке опять не хватает...

Расулу так захотелось обнять всех этих славных ребят и сказать: «Плюньте на механика! Собирайте трактор. Даже если на нем потом в поле не выехать, - все равно! Дело хорошее...» Но он вспомнил о дисциплине, связался по телефону с замполитом МТС, договорился. Пока разговаривал, ребята притихли, а едва закончил, опять поднялся гвалт, только уже радостный. Приободренные, полные трудового азарта, парни так же стремительно вывалились из кабинета.

Потом Расулу пришлось ехать на молочный завод и помогать членам комитета воевать с начальниками цехов за то, чтобы перевести в утреннюю смену молодых рабочих, которые учатся в вечерней школе. А к концу дня он вместе с Нуридой Алиевой, заведующей отделом школ, попал на учительскую конференцию.

В горячке работы, в спорах, делах, столкновениях неотвязно вспоминался вчерашний разговор, тяжелые, словно чужие, его собственные мысли. Вспоминались с неприязнью и раздражением. Нет! Как бы ни была сильна любовь, не оторвать ему себя от друзей, от дела, которое он считает большим, увлекательным и очень нужным.

Только дома, после ужина, когда мать ушла в свою комнату и Расул остался один, ему опять стало казаться, что главное в его жизни - это не комсомольцы с молокозавода и не Дом культуры в «Жемчужине». Главное - Саадат. Без нее не придет счастье. И так каждый день: пока он находился в райкоме, ездил по району, пока был полон забот, что - то делал, чего - то не успевал, нервничал, Саадат словно стояла в сторонке, за его спиной, не мешала, ждала его. Но кончался рабочий день, Расул оставался один, и тогда он принадлежал ей. Саадат овладевала всеми его мыслями, диктовала желания. Он перечитывал ее письма, вспоминал подробности последней встречи. Она словно приходила к нему, красивая, нежная, желанная. Приходила и звала к себе. Расул решал в ближайшую же субботу ехать в Баку, несмотря на то, что по всему району опять назначен субботник и ему необходимо быть с ребятами. И он складывал свои обязанности на плечи второго секретаря, испытывал при этом угрызения совести, но все - таки ехал. Встречал Саадат - и кончались угрызения, забывался субботник, райком, беспокойные парни из МТС...

Встречи становились все теплее и радостнее, расставания - мучительнее и ненавистнее. Разгозоры о переезде в Баку, квартире, деньгах все меньше и меньше обижали Расула. Саадат любила его и хотела счастья. Для них обоих! Разве это плохо?

«Каждый человек хочет счастья, - размышлял Расул. - И для каждого оно разное. Веселая Нурида ждет возвращения со службы простого солдата Ибрагима Гашимова. Она приведет его в дом своей матери, маленький, из двух комнат. Она не наденет в день свадьбы дорогое ожерелье и не приколет к платью брильянтовую брошь. Ибрагим станет работать слесарем в МТС, и это ничуть не огорчит ее. Нурида будет счастлива. А Саадат... Ее счастье должно быть совсем другим. Потому что и она другая...»

Расул путался в своих мыслях, отступал от прежних убеждений, утверждался во мнении, что его невеста - нежный, редкий цветок, который надо очень беречь. Ему становилось невероятно трудно жить. Ведь пора было решать: какое же счастье его? А решить он не мог оттого, что знал двух Саадат: ту, которая училась в консерватории, готовилась посвятить себя искусству, которая вкладывала в песни хорошую, светлую душу и очень любила свободное и неспокойное море, и другую, испугавшуюся начать жизнь без пятнадцати тысяч на книжке, без таллинской мебели, нового платья ко дню рождения. И все же ему были дороги обе Саадат, он любил их обеих. Оказывается, так бывает. А прежде Расул не поверил бы в это.

... Он пришел к управляющему банком и, пряча глаза, подал записку. Тот быстро прочел, широко улыбнулся, радушным жестом пригласил сесть. Расул не стал садиться, потому что очень хотелось скорее уйти. К счастью, управляющего куда - то вызвали, и разговор состоялся короткий. Расулу было предложено с понедельника выходить на работу. Одновременно он подал заявление в финансовый институт. Начиналась другая жизнь.

Расул шел в эту другую жизнь не с открытой душой. Но шел сознательно. Его долго не отпускал с работы обком ВЛКСМ. Секретари уговаривали, упрашивали, взывали к его комсомольской совести. Но довод был веский. Расул заявлял, что хочет заочно учиться в финансовом институте, а для этого необходима работать в финансовых органах, куда он и намерен поступить.