Неожиданно для меня новость эта взбудоражила директора. Он вскочил, подбежал к Платону и потащил его к двери. А за меня, пока директора не было и застолье с тостами-речами прервалось, взялась редактор районной газеты Матушкина. Подсела ко мне, обняла тяжелой жаркой рукой и предложила:

– Напиши статью о новоселах.

Я отнекивалась, тогда она вытащила свой козырь:

— Не хотела до времени говорить, но уж скажу: решается вопрос о твоей работе в нашей газете.

— В какой газете? У меня направление в школу

— Редакция – тоже хорошая школа.

Слова Матушкиной переполнили сердце предчувствием: что-то произойдет, видно, судьба мне здесь остаться. Чугай сидел за столом далеко от меня, я не глядела в его сторону. Но то, что мы утром пошли навстречу друг другу и разминулись, было событием, связавшим нас.

— Но я не умею писать статей, – говорила я Матушкиной.

— И не надо уметь, – отвечала она, – ты организовала отряд, привезла сюда, вот и напиши об этом так, как написала бы в письме близкому человеку.

Суров вернулся вместе с матерью Платона. За столом сразу стало тихо, словно присутствие этой женщины придало законченность торжеству. Парторг совхоза поднялся и стал докладывать, сколько угодий в хозяйстве, каково поголовье скота Суров тоже свои слова обращал к матери Платона:

– Цифры – безликая вещь, но, когда вы здесь освоитесь, все эти цифры оживут. Это как с людьми: попробуйте запомнить сразу все имена хотя бы сидящих за этим столом. Не сможете. Но постепенно, день за днем будете каждого человека называть своим именем.

Мать Платона была за этим столом случайным человеком, приехала не целину поднимать, а по зову своего чадолюбивого сердца. Зачем же они так заискивают перед ней? Разве она организовала и привезла сюда отряд? Я с обидой покинула застолье. Это была не вся обида, а только половина. Вот если Чугай не пойдет за мной следом, обида будет полной.

Он догнал меня в том самом месте, где я утром встретилась с матерью Платона. Справа стоял колодец с низкой скамеечкой, на которую ставили мокрое, наполненное водой ведро. Колодец был глубок, а ведро гнутое, старое. Вода из него сочилась на скамейку, а с нее струйками бежала в траву. Чугай подождал, когда воды останется в ведре половина, вскинул его, напился и протянул мне. Потом мы с ним вышли в поле, молча прошли мимо чистого зеленого полотна пшеницы с островками берез и увидели целину. Это было бугристое, поросшее высохшей, ломкой травой поле, местами земля была совсем лысая, без травы, покрытая белым налетом, как плесенью.

– Солончаки, – сказал Чугай. – Если они эту землю считают целиной, то это пропащее дело.

Про островки берез он сказал: «колки», – а я спросила, откуда он знает про эти колки и солончаки.

— Человек много чего знает неизвестно откуда, – ответил Чугай. – Я, например, как увидел тебя, сразу знал: ты там жить не будешь, куда нас зовешь.

— Как ты мог это знать?

– Слишком красиво на собрании выступала, замечательно пугала старостью в I двадцать лет.

Это был разговор ради разговора, не из-за этих же слов он покинул застолье и 4 пошел за мной.

— А ведь я могу и остаться, – сказала я, страдая, что первая должна поворачивать разговор в эту сторону.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.