С каждой минутой я чувствовал, что терпение мое иссякает. Журнальное меню становилось слишком однообразным. Острые блюда приправлялись все одними и теми же приправами ненависти, клеветы и прямых призывов против советов. Я понял, что прошедшие пять лет мало изменили лицо этих шалопаев.

Я решил попрощаться с «Арбейтер-Югенд», чтобы больше с ним не встречаться. Но тут под руку мне попался его политический сверстник «Юнгсоциалйстишер Блеттер». Я решил, что время и без того потеряно, и дал ему выкрасть еще полчаса из своего бюджета. Но он подозрительно походил на своего сотоварища. Было видно, что они вышли из одной утробы. Та же ярость, те же помои, те же призывы. Я отложил было в сторону газету, но несколько строк петита задержали меня и приковали мое внимание.

Это было письмо в редакцию некоего Гейельмана. Чрезвычайно поучительное письмо. Автор взялся разрешить «легенду о Либ-кнехте». Какими только эпитетами он не награждал пламенного Карла: «убийца рабочих», «раскольник», «большевик». Прямое оправдание убийства Либкнехта кончалось заявлением столь же лаконичным, сколь и резонным:

- Я иду к Гинденбургу.

Большей последовательности, собственно, и трудно требовать от социал-предателя. Но угроза Гейельмана не на шутку напугала кауцкиных детей. Они, разумеется, и не думают брать под свою защиту Либкнехта - мыслимо ли! Зато с каким упорством они цепляются за фалды фашиста! Упустить его - это слишком, большая, непоправимая потеря. Но пожурить парня надо. К этому обязывает социал-демократическая марка.

«Если наши вожди, - сетует редакция, - не стесняются обращаться с такими письмами к молодым товарищам, неудивительно, что молодые избиратели бегут от нас толпами».

Да, да, бегут толпами! И не к Гинденбургу, конечно, а к Либкнехту и под его знамена. За последние недели комсомольские шеренги пополнились десятками и сотнями новых бойцов. Они порвали желтые билеты социал-реформизма и от лобзиков и фантов перешли к борьбе со своими вчерашними единомышленниками и опекунами.

Перебежчики множатся с каждым днем. И каждый день ширит трещину в рядах СИМа. Ядом коммунизма заражены не только единицы, не только ячейки, - целые организации. Не так давно за политическую неблагонадежность распущены крупнейшие организации Лейпцига и Берлина. В печати раздаются растерянные голоса:

- А не закрывать ли нам лавочку?

Но молодые рабочие не больно-то дожидаются, пока обескураженные Гамлеты решат свое - «быть или не быть».

В Дортмунде прозвучало на днях мужественное и гордое заявление.

- Я иду к Коммунистам. Я выхожу из партии броненосных социалистов. Я не успокоюсь раньше, пока не поведу за собой всех товарищей.

Эдди родился недоноском. До четырех лет его носили на подушечке. У него был уродливо разросшийся череп. Такие бывают у больных водянкой. Только на четвертом году он научился соображать...

Маленький Эдди - это будущий Эдуард Бернштейн, столп соглашательства, ревизионизма и измены. В этой маленькой биографической подробности символизируется весь облик и вся судьба социал-интервентов. Щупленькая, бескровная, дегенеративная фигурка Олендера - СИМовского вождя - дополняет и развивает эту символику.

Рахитичная голова СИМа трещит и расползается, как скальп. Его кривые уродливые ножки подкашиваются и теряют твердость. Еще немного, и коммунистическим ураганом он будет сброшен в навозную кучу истории.

Вместе с его подушечкой - печатью.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.