Катя

- От него... С чего - то ради изволят пожаловать...

Голос мамы - раздраженный и вместе с тем виноватый:

- Я не давала ему никакого повода. Ты же сам отлично знаешь...

Дальше голоса понизились до такого глухого шепота, что Катя, как ни напрягала слух, ничего разобрать не могла.

На кухне и в коридоре поднялась суетня. Катя мигом накинула домашнее платьишко и вылетела в комнату, которая была и маминой спальней и столовой.

Мама в старом, запачканном мукой халатике металась между незаправленной кроватью и раскрытым шифоньером, быстро и взволнованно доказывая что - то дяде Коле.

Дядя Коля сидел на кончике стула и скучно смотрел в окно. Когда вбежала Катя, глаза дяди Коли, грустные и вместе с тем необыкновенно теплые, устремились к Кате.

- Успокойся, Асенька, - тихо сказал дядя Коля, не сводя глаз с Кати, как будто привязывая ее к себе немой мольбой. И эти глаза сказали девочке все, что она не услышала.

- От кого телеграмма? - требовательно спросила Катя.

Мама молча указала на стол; дядя Коля подвинул Кате желтый телеграфный бланк и снова отвернулся к окну.

«23 буду проездом Быховский», - прочитала Катя, охваченная острой тревогой.

«Двадцать третьего? - спросила она себя. - Да ведь это завтра! Завтра я увижу отца!»

Катя никогда не думала о возможной встрече с отцом... Каков он? Как он к ней отнесется? Как ей вести себя с ним?.. Вопросы один за другим возникали в сознании и, не получив ответа, терялись в путанице мыслей.

День потянулся длинный, хмурый, совсем не такой, как рисовала его себе Катя в это утро. Мама, вдруг постаревшая, осунувшаяся, ожесточенно возилась с уборкой, с тестом. Но в прибранных комнатках, в румяных сдобных булочках не ощущалось привычного праздничного уюта... Дядя Коля, весь съеженный и замкнутый, сосредоточенно брился. Руки его дрожали, и он изрядно порезался. Потом он неловко слонялся по квартире в поисках кепки и наконец неуклюже, бочком, вышел.

- Пойду пройдусь, - сказал он маме.

Катя опять встретилась с его добрым взглядом, потянулась было к нему, но что - то чужое и холодное внезапно возникло в ней и остановило порыв. После ухода дяди Коли Катя напряженно и упрямо молчала. Хотелось дерзить, плакать, а больше всего спрятать голову в маминых коленях. И мама почувствовала, конечно, что творилось с дочкой. Села подле Кати на кушетку, горячо прильнула, тихонько плача, как перед разлукой.

- Не знаю, Катенька, - говорила мама, - как вы встретитесь, но мне он чужой, неприятный человек... А больше всего жаль Николая. Он, дурачок, не сознает до сих пор, что, кроме вас обоих, мне никого на свете не надо... Ты, дочурка, теперь уж сама большая, я не должна, не смею влиять на тебя. Что задумал Борис, твой отец? Неужели он увезет тебя в Москву, к этой... мачехе.

Сдерживая рыдание, мама выпрямилась и добавила не своим, сухим голосом:

- Решай, Катюша, сама, как сердце тебе подскажет...

Обедали поздно, вяло. Мама и дядя Коля были ласковы и подчеркнуто предупредительны друг к другу, и Катя почувствовала что - то похожее на ревнивую зависть, ожесточилась и старалась настроить себя на «отдельную» от них, новую жизнь в Москве со своим «настоящим» папой.