Было это давно, тридцать один год тому назад. Мне было тогда 22 года и я жаждала цельного мировоззрения. С раннего детства я слышала в семье разную критику существующих порядков и особенно действий царского правительства... В конце семидесятых и в самом начале восьмидесятых годов у нас бывал кое - кто из народовольцев. Помню 1 - ое марта. Тогда я чего - то ждала необычайного, от волнения не спала всю ночь. Помню 3 - е апреля - день казни первомартовцев. Потом потянулись тяжелые годы реакции. Умер отец, изменилась домашняя обстановка. Ниоткуда не слышала живого слова, в тогдашних книгах не находила ответа на волновавшие вопросы, и они глохли неразрешенные. Не знала, что читать, то читала книжку по истории воздухоплавания, то нидерландскую революцию Мотиса, то Беклю. Читала все, что попадается под руку, и читаемое не связывалось никак между собой, не захватывало жизни.

У меня была близкая подруга из очень радикальной семьи, и мы с ней часто говорили на политические и общественные темы, вглядывались в жизнь острыми глазами, но выйти на дорогу собственными усилиями не могли, а помочь нам было некому. Иногда в семье моей подруги собирались знакомые, все радикальная публика, среди них были и старые народовольцы, много пережившие. С любопытством и благоговением смотрела я на них, прислушивалась к их речам, но в этих речах слышалась лишь усталость. Пели « Дубинушку»,. Комарика»,. Из страны в страну» ... А когда я спросила на такой вечерке одного старого народовольца, что надо делать, он стал мне развивать теорию « малых дел».

- Не нужно гнаться за невозможным, не нужно стремиться перевернуть все в корне - это невозможно - надо не гнаться за недостижимым, а делать то, что под руками: хорошо учить и помогать людям.

Такая проповедь из уст старого народовольца, на фоне свирепой реакции, когда все было придушено, из уст человека, просидевшего не мало лет в тюрьме за борьбу с самодержавием, действовала угнетающе. Тоской веяло от его советов и от всех этих бывших людей; люди они были хорошие, но с вынутой душой. Я была подростком, но отлично видела это.

Была я еще раз в кружке литературном, на котором присутствовал Михайловский. Но речь там шла исключительно о Шекспировском Макбете, и в этот кружок я не стала ходить. Когда я кончила гимназию, мне попался 13 - й том Л. Толстого, том, где Л. Толстой подвергал жестокой критике существующий строй. Особенно сильное впечатление произвела его статья « О труде и роскоши». Можеть быть, в статьях Л. Толстого я вычитывала не совсем то, что он хотел сказать.

- А что, если пойти по пути, указываемому Л. Толстым, отказаться от всякого пользования чужим трудом, вообще, начать с перевоспитания себя. Может быть, так скорее можно придти к цели, к благу народа, чем путем террора.

В то время в помещении « Посредника» происходили собеседования толстовцев с радикалами; я была там раза два и ушла разочарованная. Я не могла принять толстовства в целом, с его непротивлением злу, сего религиозным миропониманием.

Осенью 1889 года открылись в Петрограде Высшие Женские Курсы. Я поступила на них, надеясь получить там то, что мне надо было. Я знакомилась с приехавшими из провинции курсистками. У них не было даже того отрицательного ответа, который был так обширен у меня. Они, в большинстве своем, просто стремились учиться.

Взялась за учение и я. Все это, плюс работа для заработка, съедало время, и к Рождеству я уже твердо решила бросить курсы.

В это время моя гимназическая подруга познакомилась с кружком технологов, и у них в квартире стала собираться молодежь. Меня сразу же, с первого же дня, захватили новые интересы.

После одного общего собрания (присутствовало на нем человек 40) решили разделиться на кружки. Я вошла (это было уже в начале 1890 года) в этический кружок. Собственно говоря, об этике в кружке разговора было мало, говорили об обших вопросах мировоззрения. В связи с занятиями в кружке, пришлось мне прочитать книгу Мартова (Лаврова) « Исторические письма». Не отрываясь, с громадным волнением, прочла я эту книжку, - это была первая книжка, говорившая о тех вопросах, которые не давали мне покоя, говорила прямо о вещах, которые я так хотела знать.

Курсы я бросила и вся отдалась новым впечатлениям. Впервые услышала я в кружке слово « Интернационал», узнала, что существует целый ряд наук, разбирающих вопросы общественной жизни, узнала, что существует политическая экономия, в первый раз услыхала имена Карла Маркса и Фридриха Энгельса, услыхала, что что - то известно о том, как жили первобытные люди, и что вообще существовало какое - то первобытное общество. Весной мы хоронили Щелкунова. Весной же я отправилась к С. Н. Южакову, бывавшему в семье моей подруги, и попросила его дать мне 1 - й том « Капитала» Маркса и еще книг, которые мне будут полезны. Маркса тогда не видали даже в публичной библиотеке, и его очень трудно было достать. Кроме « Капитала» Южаков дал мне еще некоторые книги.

Ранней весной мы наняли избу в деревне, я забрала с собой книжки, данные Южаковым. Все лето я усердно работала с хозяевами, местными крестьянами, у которых не хватало рабочих рук. Обмывала ребят, работала на огороде, гребла сено, жала. Деревенские интересы захватили меня. Проснешься, бывало, ночью и думаешь сквозь сон: « Не ушли бы они в овес».

А в промежутках я столь же усердно читала « Капитал».

Думала ли я тогда, что доживу до момента « экспроприации экспроприаторов?» Тогда этот вопрос не интересовал меня. Меня интересовало одни: ясна цель, - ясен путь. И потом каждый раз, как взметывалось пламя рабочего движения, - в 1896 г. во время стачки петербургских текстильщиков, 9 января, в 1903 5 году, в 12 году во время ленских событий, в 17 - м, - я каждый раз думала о смертном часе капитализма, о том, что на шаг эта цель стала ближе. Думала об этом смертном часе капитализма и на 2 - м Съезде Советов, когда земля и все орудия производства объявлялись собственностью народа.

Сколько еще шагов осталось до цели? Увижу ли последний шаг? Как знать, - но это не важно. Все равно - теперь « мечта возможной и близкой стала». Она стала осязаемой. Неизбежность, неотвратимость ее существования очевидна для всякого. Агония капитализма уже началась.

Марксизм дал мне величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти, спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала свою жизнь. Путь не всегда был легок, но сомнения в том, что он правилен, никогда не было. Бывали, может быть, ошибочные шаги, иначе и быть не могло, но ошибки поправились, а движение шло широкой волной к цели...

Кроме « Капитала» я прошла и все другие книжки, данные мне Южаковым. Много дал мне Зибер - « Очерки первобытной культуры». Я кончила гимназию, педагогический класс, была некоторое время на курсах - и никогда не слышала о движущих силах истории, не слышала и о жизни первобытного общества. Передо мной открывались совершенно новые горизонты. Конечно, марксистка тогда была еще очень первобытная. Сделалась я ею лишь зимой 1890 - 91 г.

Осенью, когда съехалась учащаяся молодежь, возобновилась кружковая деятельность. Рассадником марксизма был Технологический институт. Там было два уже вполне сложившихся марксиста: студенты старших курсов - Бруснев и Цывинский. Они и направляли чтение студенческой молодежи Технологического института в марксисткое русло, направляли ее внимание на рабочее движение.

В университете процветал так называемый легальный марксизм, не столько интересовавшийся рабочим движением, сколько формами хозяйственного развития, которые ему представлялись какими - то самодовлеющими. Они считали, что капитализм обречен на гибель, на известных стадиях развития эта гибель неизбежна, но для этого не надо устраивать никаких революций, рабочим не надо вмешиваться в этот процесс развития.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.