* * *

Представители новых славянских течений в поэзии шумно поддерживали докладчика.

– Приветствуем новое черноземное слово, – весело сказал один из них, подходя к кафедре, – приветствую полевой язык лесов родины. Была собака – убил собаку. Гордое слово. Довольно тянуться за Западом. Еще бы смелее надо:

Ах, ты, гой еси, собака. Я тебя убил!

– Это верно, – согласился докладчик.

– Еще бы, – усмехнулся черноземный поэт и, сходя с кафедры, добавил черноземным тенорком: – Волга-матка широка, размахнись моя рука. Мне докладчик нипочем: можно в ухо кирпичом.

* * *

В конце прений попросил слова какой-то сухонький человечек, от которого так пахло ежемесячными журналами, что дамы около него быстро менялись местами с сознательными студентами.

– Ничего не имею добавить, – быстро заговорил он, – ничего, извините, не имею. Украдено стихотвореньице-то!

У Пушкина прямо:

Зима, крестьянин торжествуя, Плетется рысью, чуть почуя.

– У меня же ни крестьянина нет и не плетется никто, – горько посмотрел на председателя докладчик.

– Долго ли по нашему времени зиму собакой заменить, а рысь–мясом!

Почувствовав себя удовлетворенным, оратор сошел с кафедры.

– Голосовать?

– Голосуйте.

Выразили порицание австрийской литературе.

* * *

На другой день газеты поместили подробные отчеты о докладе и прениях.

«Восходящий светил прив.-доц. Крысицын сделал неизданный доклад о новом стихотворении, приписываемом перу автора. Помещаем неизданные строки (опуская подробности):

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.