Умные, выразительные глаза, благородный лоб мыслителя, тонкая, чуть трогающая губы улыбка. Вот оно, глядящее со всех снимков, полное мужественности лицо выдающегося борца науки Климентия Аркадьевича Тимирязева.

О судьбе этого замечательного ученого-революционера нельзя думать без волнения. Жандармская Россия начала преследовать Тимирязева еще со студенческих лет. Из Петербургского университета он был уволен, как гласит приказ, «за участие в студенческих беспорядках». Учения он все же не бросил. В 1866 г. он кончает университет как вольнослушатель.

Одаренный, воспитанный на прогрессивных идеях своего времени, он мечтает о широкой ученой деятельности в области физиологии растений - науки, которая только начинала свое существование.

И вот Тимирязев заграницей. Не покладая рук, неистово, со всей присущей ему страстностью он совершенствуется в лабораториях знаменитых европейских естествоиспытателей, много работает в Германии у Гельмгольца, во Франции - у основателя химико-физиологической школы научной агрономии, великого Буссенго.

В семидесятых годах Тимирязев становится профессором Петровской (теперь носящей его имя) сельскохозяйственной академии и одновременно ведет кафедру анатомии и физиологии растений в Московском университете. Сохранились восторженные отзывы студентов о лекциях тогда еще молодого, неизменно блестящего профессора. Он обладал редким, исключительным талантам говорить ясно, понятно и в то же время ярко и образно о самых сложных проблемах. Тимирязев первый из ботаников ввел опыты на своих лекциях, всегда содержательных, полных страстной веры в науку.

Филистеры, невежды, педанты, мракобесы подняли вой. Революционно настроенного молодого профессора начала травить. На него посылали гнусные доносы, возводили поклепы, возможные только в условиях дикой, сжатой тисками жандармского произвола страны. Его убрали из Академии; с университетом, где тогдашний министр просвещения Кассо завел тюремный режим, он распрощался сам.

Работы Тимирязева, основанные на научно-материалистическом методе, посвященные изучению наиболее темных, неизведанных сторон в физиологии растений (их, этих работ, около 100), были переведены почти на все европейские языки и снискали ему мировую славу. Прочтите мастерски написанную им популярную «Жизнь растений» - и вы на каждой странице встретите яростную пропаганду той науки, которая «вступает в борьбу с природой и силой своего ума, своей логики вымогает, выпытывает у нее ответы на свои вопросы». С каким сарказмом он издевался над теми учеными, которые в течение всей своей научной деятельности не высказали ни одной идеи, а только определяли и описывали, описывали и определяли!

«Очевидно, физиология растений должна лечь в основу земледелия», - писал в этой же книге в 1876 г. Тимирязев, и, далее, он с горечью продолжал: «Уже Германия и Америка покрылись целой сетью так называемых опытных станций; во Франции правительство, в Англии частные лица Я общества стремятся к той же цели; даже бедная, подавленная долгами Италия старается не отстать в общем движении. Только у нас, на просторе сотен миллионов десятин, среди миллионов земледельческого населения, не возникло еще ни одного подобного учреждения...» (подчеркнуто нами - С Ф.). Как трагично, что великий ученый не может сейчас своими глазами увидеть воплощение своей мечты! Ведь наша страна гигантски двинула вперед развитие научного земледелия, создала крупнейший в мире Институт растениеводства, покрыла себя тысячей опытных зональных станций.

Распространение идей Дарвина в России неразрывно связано с именем Тимирязева. В страстной, убедительной пропаганде дарвинизма состояла, поистине, историческая миссия К. А. Тимирязева. В условиях зараженной средневековым мракобесием царской России совершенно открытая защита материалистических взглядов великого естествоиспытателя требовала большого личного мужества и стойкости. Но эти свойства составляли одну из привлекательнейших сторон личности Климентия Аркадьевича. И с профессорской кафедры, и со страниц популяризаторских, блестяще написанных брошюр Тимирязев освещал гигантскую роль Дарвина, терпеливо разъяснял гениальную сущность теории происхождения видов, звал, зажигал аудиторию, неустанно вербовал кадры последователей нового учения...

Тимирязев был уже стар, когда пришла революция. Ученый приветствовал наступление новой эпохи. Он знал, что революция двинет вперед науку. В предисловии к 9-му изданию «Жизни растений» (декабрь 1919 г.) он с волнением писал: «Вот уже более полувека, как я обращаюсь к русскому народу с той простой речью, какую передовые английские ученые приглашают взять за пример по отношению к своему более культурному народу. Тем более горячо хотелось бы, чтобы эта речь пошла на пользу русскому народу в предстоящем ему деле широкого просветительного строительства, в основу которого должна лечь наука как средство борьбы с наследием буржуазного строя, «мистицизмом, метафизическим празднословием и всякого рода декадентством», так ярко отметившим годы реакции и произвола, последние дни и годы издыхавшего царско-буржуазного строя».

Революция вдохнула огромную жажду жизни в 75-летнего, прошедшего тяжелую жизнь старика-ученого. Ему хотелось всюду побывать, энергично участвовать в строительстве новой жизни. Он работал в Моссовете, в ГУС, в Комакадемии, в Госиздате. Но сил оставалось все меньше и меньше.

В 1920 г. Климентий Аркадьевич умер.

Он принадлежал к числу тех больших людей, которых сковала, замучила старая, треклятая Россия. Он принадлежит к числу тех революционных борцов за науку, о жизни и судьбе которых с особой теплотой вспоминает страна победившей революции.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.