КОГДА МЫ ДОСЫТА набалакались, Глебко сказал: - Так, так. А мы плановали, что ты уж пропал:
- Чушь порешь, отец Макарий...
- От - тец Ммакарий, - запел Глебко, ехал на кобыле карей, упал в грязь харей, - оммерзительно...
И со свистом выдернул леску.
Мы удили треску с баржи лесопильного завода, на одном из островов. Это было на Белом море, неподалечку от местечка Ковды. Остров был таких размеров, что даже рабфаковец с телескопом в руках не сумел бы его отыскать на самой большой географической карте.
Стояла весна, пора лучшего клева, когда все население завода превращалось в рыболовов. Ячейка была, но хромала на все драм - и полит - кружки. Зима, дарящая беломорскому дню несколько скупых часов, подала в отставку, и молодое солнышко неутомимо агитировало с высокой и голубой трибуны неисчислимыми лучами. Кончив работу, ребята брали гармошки, балалайку и разъезжались на шлюпках и ботиках гулять по зеленому морю. Даже секретарь Ленька Мехалюков усердно охотился за гавками и утками, которые налетели с Мурманской стороны.
Глебко зевнул. Начинало румяниться утро.
- Ты, наверно, не поверишь, - сказал он, - дружка твоего, Игнашку с лесокатки, задавило бревном...
- Этому поверить можно.
- Что же еще? - продолжал Глебко, раскрывая рот до ушей в нетерпимом зевке, - родители мои с богом пошабашили, да это мелочь...
- А вот этому не поверю!...
Глебко засыпался мелким заливистым смешком, сузив свои черные глаза в узкие, озорные щелочки.
- Никто не верит, - но факт!
- Ты об этом расскажешь...
Было светло, как в полдень. На полуночном небе - ни звезд, ни месяца. Только щекочущий морской холодок и голубой, похожий на пролитое молоко, туман, в котором плавал остров, показывал, что люди спят. Из - за штабелей, сверкающих свежей росой, завод доносил пронзительные визги пил.
Глебко начал рассказывать, шевеля и играя всем, крепко сбитым, бойким лицом.
- Если ты пробыл в Комсомоле год, а родители твои все еще крестятся; то принято считать, что ты аховый комсомолец. А хорошо считаться аховым? Не хорошо, почувствовал на своей шкуре.
У нас одно время ребятцы, один перед другим, занимались с родителями религиозными убеждениями. В итоге оказалось, что только я, да секретарь Ленька остались на бубях. Раз сошлись мы с ним и стали обсуждать создавшуюся метаморфозу.
- Леонид, - говорю, - как мне стыдно, все равно, что фашиста во сне обнимал. Придет, говорю, - кто - нибудь в гости, раз даже предзавкома - Прохоров Иван Петрович посетил, - а в углу икон. Ну, спокойно ли мое сердце?
- А мое - то, - топырит Ленька ребра от вздоха, - лишился я своей репутации...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Автобиография Сергея Малышева. Печатается впервые
Глава из готовящейся к печати новой книги «Дети и Ленин»