Февраль - в цепком горячем плену сыпняка. Из больницы, где в коридорах хрипели умирающие, выставили на другой день после кризиса. Грязный Киев и шинельная толпа с непривычки показались сверкающе - яркими до рези в глазах. Обросший бородой, полуглухой, шатаясь, побрел в Губком партии. Март - увидел из окна расхлябанного вагона, на тучных и бандитских полях Полтавщины. Поезд, как коридор съездовского зала: в вагонах, в клубах махорочного дыма клокочет дискуссия; в рогоже - пуды литературы; походный завхоз раздает буханки хлеба и тюринки сахара; хозяйственно проходит вдоль поезда секретарь Киевского Губкома партии, Рафес. За окнами - весенние грязи, взъерошенная беспокойная Украина; в вагоне - нафталин. Предупредительные густо солят щепотками магического порошка скамьи, успокоено вдыхают благодатную вонь и с ужасом всматриваются: не ползет ли тифоносный враг по минированной нафталином паре. Ночью - могучий храп; неторопливые воспоминания в углах; вместо табачных туч - огненные точки; монотонный перечень городов, имен, провалов, дивизий, операций побед.

Апрелем - поехал дышать на родную Волынь, где апрель густой и медвяный, как крепкий настой. Принес меня туда бронепоезд. В двух переходах от города окопались поляки, но воздух - не прифронтовой. Для Житомира погромы стали буднями: галантерейщики с Рыбной заранее включают их в недельный бюджет. Им ли думать о белых орлах, третий месяц спящих за шесть десятков верст?

Комсомол за две недели до срока припасает первомайский кумач. На Киевской улице - в Благородном Собрании! - развалились молодые печатники, деревообделочники, кожевники, портнихи. Общегородская беспартийная конференция течет бодро и уверенно. Только делегаты пригородов, не вытащившие еще чубов из кулацкой трясины - косятся, отмалчиваются и не поднимают рук.

А на завтра - на завтра утром - нервный стук в дверь: - Марш из постели - бегом на партсобрание!

Партсобрание? Утром? Значит, банда у города. Или в городе - черт его знает: на Волыни бывает все. Чтоб попасть в зал собрания (десять минут ходьбы), надо, может быть, перейти фронт...

Но на улицах тихо. Зал набит битком. Чудаки! Они не приносят, наоборот, уносят немногие скамьи...

-Почему это! О чем собрание?

-Поляки.

Больше этого слова никто не знает Ладно, закурим.

В зале не осталось скамей.

-Стр - ройсь!

Это дело. Коротко и внушительно. Щелк каблуков.

-Ряды - вздвой!

Две сотни большевиков невозмутимо зашагали по залу, оборачивались и полуоборачивались по команде и следили сурово за тем, чтоб «шляпы» не теряли ногу.

А из коридора донеслось второе:

- Ряды - вздвой!

Это комсомолки, разоренные тем, что их не взяли в ряды, формировали особый отряд.

Уже днем самолеты противника беззаботно кружили над городом: сердитый пулеметный лай пугал не их, а базарных торговцев, с грохотом, одевавших на двери замки. После многонедельного отдыха город услышал зловещий орудийный клекот; к вечеру улицы наполнились до краев оборванными пехотинцами и бесчисленными тачанками, подводами, телегами. Красная армия отступала.

В тот же вечер тысячи понурых городских кляч потащили из города советский скарб. Эвакуировались в беспорядке и увозили хлам, оставляя нужные вещи врагу. Вечером же погрузили на телеги упиравшихся коммунисток и комсомолок и отправили по шоссе в Киев.

Ночь мы провели в том же зале, не смыкая глаз и думая об одном:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.