Здесь таких много. Это солдаты на посту и жандармы - ключники. Но мы не в состоянии подступиться к ним. Все разговоры с ними воспрещены, а господствующий здесь режим лишает возможности нарушать это запрещение. Да и предлога или зацепки для разговора нет. С жандармами мы сталкиваемся, как враги, а солдат мы только видим. В коридоре три жандарма сменяются каждые 4 часа, дежурить каждому жандарму приходится раз в 10 - 15 дней, и поэтому весьма трудно узнать, кто из них может воспринять сказанное ему, а кто не восприимчив, а кроме того - у них работы по горло с выпусканием нас по одному в уборную, на прогулку, на свидание, с открыванием дверей для обеда, для того, чтобы подмести камеру, внести и убрать лампу, доставить хлеб, ужин и т. д. И далее: жандармы, выводящие заключенных на прогулку с утра до 4 - 5 часов после обеда, после этого назначаются на другую работу. Вот причины, почему они часто грубы, сердиты, видят в нас врагов пытаются сократить время прогулки и хотят нам насолить, но их сдерживает опасение скандала.

Впрочем, таких, которые по собственной инициативе придираются, весьма мало. Такие очень часто наблюдают в «глазок», заставляют заключенного долго ждать открытия дверей, но большинство это усталые и измученные люди и заметно, что они боятся начальства, что они сами тяготятся жесткой дисциплиной. У меня было не мало случаев сочувствия с их стороны. По-видимому, это были люди, служащие еще недавно и еще не успевшие полностью подчиниться существующему здесь режиму. Однажды я сказал одному из таких жандармов, чтобы мне переменили книги. Он тотчас же обратился к другому, случайно проходившему по коридору жандарму, и сказал: «Скажи в канцелярии... Пусть переменят и им, и офицеру!» В другой раз, во время прогулки, когда мне показалось, что жандарм хочет повести меня уже обратно в камеру, я обратил его внимание на то, что осталась еще одна минута. Он возмутился, что я могу подозревать его, что он хочет отнять у меня минуту прогулки. Причем это им было сказано таким дружеским тоном, что мне стыдно стало, что я ответил: «Среди вас разные встречаются».

В этом мертвом доме так трудно начать разговор с жандармом... Характерно, что когда заключенный случайно встретится с заключенным, они не могут начать разговора. Однажды жандарм упустил из виду, что в уборной находится один из заключенных, и повел туда другого. Заключенный, заметив это, повернул обратно в камеру, и я слышал, как он сказал жандарму: «Там уже есть кто - то». Был и со мной случай, когда я наткнулся в коридоре на заключенного - офицера и, заметив его издали, я подготовился и крикнул ему: «Здравствуйте, товарищ». Он, ошеломленный, только смотрел на меня.

Здесь теряется уверенность в себе, умение начать и вести разговор. Здесь чувствуется смерть. Жандармы друг с другом и с прислугой в коридоре разговаривают шепотом. Тишина... Эта тишина, как могила, наваливается на всякого - и на заключенных и на жандармов.

22 мая. Сегодня в верхнем коридоре опять скандал. Кто - то стучал в дверь табуреткой, крича «не имеет права». Что это было, не знаю. Это продолжалось десять минут, а затем вновь водворилась мертвая тишина.

23 мая. Сегодня я в первый раз имел свидание. Получил цветы. В канцелярию и из канцелярии я проходил по коридору смертников. В данный момент сидят там два человека, так как туда несли два обеда. Я уверен, что сидящие здесь приговорены к смерти, так как, кроме жандарма, в коридоре дежурит солдат с ружьем... И оттуда, с воли, друзья мне шлют приветствия и шествуют бодро вперед и действуют. Я вижу их всех... Много их, очень много. Одни, как я; другие еще живы, а еще иные - далеко, но мыслью, сердцем и всей своей работой - они здесь...

Моя соседка, Ганка, сегодня грустит. Я послал ей цветов. Она мне простучала, что меня любит. Бедное дитя... Она страшно тоскует.

26 мая. У Ганки вот уже неделя, каждый день кровотечение горлом. Ей предложили перейти в больницу, но она отказалась, а у меня не хватило храбрости уговорить ее, так как в больнице она будет уже совсем одна, даже за стеной у нее не будет близкого человека. Может быть, она вовсе не умрет, и кровотечение приостановится, ведь, она еще так молода и жизнерадостна. В коридоре она всеобщая любимица. Даже жандармы уже не покрикивают на нее и оказывают ей мелкие услуги: один из них на - днях долго разговаривал с нею и выразил ей сожаление, что она сидит одна... Над ней сидят двое заключенных и сегодня, словно нарочно, они целый день бегали и тяжелыми сапожищами стучали над ее головой. Она в окно кричала им, чтобы они прекратили это хождение, что у нее голова трещит, но они, по-видимому, не расслышали ее слов и продолжали беготню. Только вечером они перестали ходить. По-видимому, дежурный жандарм сообщил им о ее болезни.

31 мая. Пятнадцать мужчин и одна женщина приговорены к смерти за нападение на почту в окрестностях Соколова. Ганке вчера вручили обвинительный акт. Ее обвиняют в восьми покушениях, в руководстве боевыми отрядами, в нападении на поезд на ст. Рогов, в покушении на Скалона (ген. - губернатор) и др. Ей сказали, что ее ждет веревка, и что Скалой заявил, что не отменит смертного приговора: «Она и так слишком долго живет».

3 июня. Вечером опять восемь человек приговорили к смерти. Ганку сегодня вызвали в канцелярию, оттуда она вернулась возбужденная, часто смеялась. Пришел начальник тюрьмы со шпиками и предложил ей на выбор: или выдавать - и тогда ее ждет только вечная каторга - или идти на казнь. Охранник указывал на то, что она молода, красива. В ответ она разразилась смехом. Выбрала веревку...

4 июня. Вчера казнены приговоренные за нападение в окрестностях Соколова. Ганка сегодня не поет. Она упрекает себя в том, что она пела в тот момент, когда тех казнили. Она спрашивала меня, где коридор смертников, сказав, что она хотела бы уже там быть. Когда ее будут вести на казнь, она будет петь «Красное знамя».

5 июня. В 10 час. вечера привезли на суд двух радомчан. Оба приговорены к смерти. Когда Ганка крикнула им из своей камеры: «Вскоре увидимся. До свидания», они стойко ответили: «Держимся крепко», а жандарм дрожащим голосом шептал: «Будет, будет».

Ганка сегодня в особенном настроении. Сильно возбуждена, больна, не в состоянии читать, ждет, чтобы все это кончилось как можно скорее... И все же она вовсе не сломлена, наоборот, она упорно обдумывает, как вести себя на суде, чтобы приговор ни в коем случае не был изменен. «Кто борется, должен погибнуть», сказала она мне. И ее спокойствие передалось мне. Кто живет, тот должен умереть, а кто умел так любить жизнь, сумеет умереть, не отравляя отчаянием последних моментов жизни.

И если бы нашелся кто - либо, который бы правдиво описал весь ужас жизни этого мертвого дома, кто бы описал борьбу, подъем настроения и надлом замурованных здесь и обреченных, кто бы изобразил, что творится в душе томящихся в заключении героев и подлых и обыкновенных людей, в душе обреченных и веденных и ведущих на виселицу, тогда бы жизнь этого дома и его жителей сделалась величайшим оружием и светлейшим факелом в дальнейшей борьбе. И поэтому необходимо собрать и сообщить людям не хронику приговоренных и жертв, а жизнь, все содрогания их души, благородные и подлые, их великие страдания и радость мук - правду, всю правду, заразительную, когда она красива и могущественна. Это может сделать только тот, кто сам много страдал и много любил. Только он сможет открыть и изобразить содрогание и борьбу души, а не те, которые у нас составляют некрологи.

7 июня. Ганке сегодня сообщил защитник, что ее дело будет слушаться через четыре дня и что ее ожидает виселица. Она злится и нервничает, что ей четыре дня приходится ждать.

12 июня. Всем радомчанам заменили виселицу каторгой. Мне сообщили, что, несомненно, и к Ганке это будет применено.

28 июня. Я давно не писал. Ганку перевели в камеру на другой стороне коридора. По делу о покушении на Скалона смертную казнь ей заменили пожизненной каторгой. Защитник объяснил это тем, что Скалону неудобно было утвердить смертный приговор по делу о покушении на него же, но что следующий приговор (а за ней еще 7 дел) он утвердит.

2 июля. 29 июня перевели Ганку из нашего коридора. Я ее вижу только тайком, в форточку, когда ее выводят на прогулку. Дело ее слушалось 30 - го. Кажется, что ее приговорили к смерти, так как она проводила рукой по шее.

Опять много заключенных в кандалах. Несколько из них - дети. Небольшого роста, без всякой растительности на лице, бледные, на вид им не более 15 - 16 лет. Один из них не может ходить - еле шевелится. Он сидит на скамейке все небольшое время, отведенное для прогулки. Другой не прикрепляет цепи к поясу, и она волочится по земле. Другие зато, наоборот, гордо несут кандалы, ходят с высоко поднятой головой, позванивая цепью.

На днях у меня было маленькое развлечение: я был в уборной, жандарм упустил это из виду и привел туда радомчанина. Каково было наше удивление, когда мы там встретились. У него уже три смертных приговора, всякий раз замененных 20 - летней каторгой. Он ожидает двух приговоров по 15 лет за участие в подкопе под тюрьму и за принадлежность к левице ППС. Другой, сидящий с ним в одной камере, тоже приговоренный к смерти - чистокровный член левицы ППС, противник террора.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.