- Здравствуйте, Алексей Михайлович, - снова загалдели мы.

Вперед вышел энергичный Кислород, объяснил, кто мы такие, зачем приехали и почему именно ждем на лестнице.

- Ну, народ! — усмехнулся Горький. — Сидите, как сирые и убогие. Проходите в дом.- И все мы сразу же обратили внимание, что круглое, сочное нижневолжское «о» как бы перекатывается в его речи.

Он провел нас в небольшую комнату, выполнявшую, по-видимому, роль его временного кабинета, и, тан как стульев на всех нас не хватило, сам принес несколько штук из соседней комнаты.

— Садитесь, в ногах правды нет. Только, братцы, уговор: придется вам меня обождать. Мне еще пообедать надо.

Ушел в соседнюю комнату — столовую. Застучали тарелки. А мы сидели, жадно озирались вокруг, стараясь не пропустить ни одной детали в обстановке этого временного его жилья. И сейчас вот перед глазами светлая комната, большой, просторный стол перед глубоким креслом. На нем пухлая рукопись с разрисованным от руки переплетом, страницы которой заложены карандашами, а справа другая рукопись, раскрытая. Фаянсовая тарелка с десятком нераспечатанных писем, пачка остро отточенных карандашей, торчащая из стакана. Книга, на которой можно рассмотреть дарственную надпись: «Творцу Буревестника с горячей любовью».

Прочел я эту надпись и ощутил неловкость. Видимо, вот так с приветом и соответствующими словами и следует пересылать книги, а моя-то пришла чистенькая, стало быть, я оказался перед Горьким невежей. Четко, so всех деталях вижу этот писательский стол. Хотя и временный, он весь как бы хранил на себе незримый отпечаток трудолюбия своего хозяина.

Тарелки в соседней комнате продолжали греметь, а Горький уже появился в дверях, вытирая рукой усы. Осмотрел нас из-под клочковаты бровей веселым взглядом.

— Разместились? Сдвигайтесь поближе к столу. Без церемоний, без церемоний. — И сам он поудобней уселся в кресле. — Вчера вот украинская делегация меня посетила, сегодня вы. Во все концы тянут... Жил себе человек спокойно, жил и жил. Потом вот приехал на родину, теперь теребят и теребят. За что, а?

Мы смущенно молчали. Наш собеседник улыбался. Наташа, обладавшая даром записывать все со стенографической быстротой, старательно склонялась над тетрадкой. Карандаши у нее от усердия ломались. Горький увидел ее беду, достал из стакана один из остро отточенных карандашей и протянул ей. На лице ее отразилось блаженство: ну как же, заиметь карандаш, которым писал Горький! Наша Морковка не растерялась, извлекла из кармана мятый блокнотик и тоже протянула руку за карандашом. Горький, по-видимому, разгадал этот маневр, так как на лицах наших отразилась зависть, и он дал нам каждому по карандашу. Все это произошло в полнейшем молчании с нашей стороны, а хозяин кабинета, улыбаясь, искренне и с явным увлечением делился своими впечатлениями о Советском Союзе.

— Здорово, здорово у вас все шагнуло вперед. За шесть лет такие перемены. Не ожидал, не ожидал! Вот недавно был в колонии социально опасных, организованной ГПУ. Колонией, представляете себе, друзья, управлял бывший преступник. Три года назад попал сюда как вор... Ходят они там свободно. На руках у них... деньги громаднейшие. Ни копеечки не пропадает. Я разговаривал с некоторыми — хорошие, занятные люди. Помолчал, басовито покашлял в ладонь. Достал папиросу, размял в руках и вдруг вежливо обратился к нашей Морковке:

— Вы разрешите?

— Валяйте, валяйте, курите, — не смущаясь, ответила она.

Покуривал. Выдыхал дым, отвертываясь от нас, и продолжал на ту же, вероятно, особенно интересовавшую его тему.

— Женщина одна там среди них есть. Миловидная, даже красивая. Рассказывая о себе, говорит: «Я и сейчас недурненькая, а ведь и вовсе красивенькая была». Ну и крала по магазинам, шарашничеством это у них называется. А сейчас вот работает в мастерской, ткет плахты — это такие полотнища с национальным украинским орнаментом, замуж вышла. Ребенка ждет... И ведь сейчас очень хорошенькая... Прекрасно.

Отложил в пепельницу недокуренную папиросу и прислюнил, чтобы она не дымила.

— А один попал в эту самую колонию — украл что-то. Его поймали. Украденное отобрали и отпустили. Украл вторично. Удачно украл. Но сам в милицию пришел, говорит: арестуйте, не выдержал, спер… Но на этот раз все-таки осудили. Попал в колонию. А сейчас слесарь. Еще какой слесарь-то, лекальщик... Коньки там мастерят. Так он у них за главного. И еще в заводском оркестре на генерал-басе играет, как в свое время император всероссийский Александр Третий... Что, вы и не слышали о таком?

— Слышали, — ответила Морковна. — Толстый такой.

— Вот, если вдуматься во все это, ведь как это замечательно! Я прямо поражаюсь. Такое возможно только в стране таких дерзких людей, как большевики.

О современной молодежи говорил с необыкновенной сердечностью.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.