- Томительная жара спала с раскаленной земли. Белое от зноя небо постепенно синеет. На землю медленно опускается вечер. Прохладный вечер... И. земля, уставшая, обожженная, вздыхает. Ее вздох как стон... Не слышу вздоха. Сначала... Еще...

И вдруг после этих слов дирижера я действительно услышала вздох. И тут же прозрачное пианиссимо взорвалось мощным, полнозвучным аккордом. В музыке зазвучала сила, уверенная, всепобеждающая.

Это «Вечерний звон». Странно. В моем представлении эта песня всегда была неотделима от легкой грусти, даже сентиментальности. «Вечерний звон» всегда заставлял меня вспомнить ночное небо, усеянное звездами, деревню, утонувшую в ночи, с мигающими огоньками в окнах... Когда вдруг ловить себя на странном ощущении, будто находишься внутри огромного темно-фиолетового шара с серебряными крапинками. А теплый ветер с реки разносит по темным улочкам резкий запах ночных цветов и нити кочующих по своим делам пауков. Все погружается в тишину ночи. Ту тишину, в которой есть своя собственная мелодия, состоящая из тысячи трудноуловимых оттенков, так что невозможно определить — тишина ли то или сказочная игра невидимых музыкантов... И вдруг — взрыв. Буря, которая до основания смела мое прежнее восприятие этой песни. Какая уж тут элегия и сентиментальность!

Знаменитый французский дирижер Шарль Мюнш, относившийся к своей профессии с болезненной восторженностью, утверждал, что дирижер должен обладать внутренней экзальтацией, магнетической силой и даже «неотразимой силой внушения», чтобы музыканты поняли и приняли его трактовку произведения.

«Вечерний звон» в трактовке Владимира Федосеева заставил меня вспомнить эти слова Шарля Мюнша.

Порой нам кажется, что судьба человека зависит от случая. Пожалуй. Но только тогда, когда человек этот готов к тому, чтобы использовать «свой шанс».

Лет двенадцать назад художественный руководитель и основатель оркестра народных инструментов при государственном радиокомитете П. И. Алексеев ушел на пенсию. А его дирижерская палочка начала переходить из рук в руки с быстротой, которая сделала бы, вероятно, честь любой спортивной эстафете. Наладить контакт между очередным руководителем оркестра и исполнителями никак не удавалось. (Музыканты говорили мне, что уже через несколько тактов после начала репетиции у них есть полное представление о человеке, вставшем за дирижерский пульт.) И тогда на общем собрании коллектив выбрал художественным руководителем молодого оркестранта. Это и был тот счастливый случай, который резко изменил всю жизнь Владимира Федосеева.

В оркестре обратили на него внимание еще тогда, когда он учился в институте имени Гнесиных. Музыканты знали, что, занимаясь по классу баяна, он параллельно прошел курс дирижирования, пробует сам сочинять музыку. Не все артисты оркестра — в прошлом многие из них были военными музыкантами — имели высшее специальное образование. Во время войны им было не до гармонии и инструментовки... Во Владимире Федосееве они увидели современного музыканта, обладающего не только талантом, но и разносторонней профессиональной эрудицией.

Согласился Федосеев не сразу. Ведь он всего два года проработал в оркестре, и вдруг — художественный руководитель! Но после долгих уговоров решился. Сшили ему на заказ фрак, и в один прекрасный день Владимир Иванович Федосеев — ныне заслуженный артист РСФСР, лауреат Государственной премии имени М. И. Глинки — впервые встал за дирижерский пульт.

...Я разговариваю с Владимиром Ивановичем у него дома. Половину комнаты занимает черный блестящий рояль. Под роялем почему-то стоит телевизор. Спросить, почему именно там, я не решаюсь. Ценю время. А времени у Владимира Ивановича в обрез (утренние репетиции, записи на радио и телевидении, вечерние концерты). Федосеев работает ведь не только со своим оркестром. После удачного дебюта в Большом театре его на весь сезон пригласили дирижировать оперой «Евгений Онегин». Параллельно он работал на радио, где записывались «Черевички», и на телевидении — там заканчивались съемки фильма-оперы «Майская ночь».

В оркестре народных инструментов по этому поводу не то чтобы грустили. Нет. Музыкантам было лестно, что их дирижера так высоко оценила музыкальная общественность. Но в последнее время они всерьез начали опасаться, что когда-нибудь он навсегда оставит оркестр народных инструментов ради симфонического.

Надо сказать, что в своем оркестре Федосеев — единственный дирижер. Естественно, нужен второй. Но найти его нелегко. Каждого нового кандидата музыканты обсуждают на собраниях. И интуитивно, не отдавая себе отчета, выискивают в нем те качества, какими наделен Федосеев. Вплоть до внешней привлекательности и обаяния. И, может быть, поэтому вопрос о втором дирижере до сих пор не решен...

В первое время своего существования оркестр на гастроли не ездил, концертов давал очень мало. Музыканты играли в основном перед микрофоном в студии звукозаписи. А невидимый слушатель казался им каким-то необыкновенно далеким, нереальным человеком. Жили спокойно, тихо. На жизнь не жаловались.

Федосееву хотелось вывести музыкантов из этого слишком уж спокойного состояния. Он верил, что, если ему удастся их расшевелить, тогда уж оркестр сумеет, завладев чувством слушателей, бросить зал в стихию разудалой народной мелодии, где так и брызжет скоморошье озорство: «Эх, расступись, честной нар-род! Русская душа веселится!»

Но как этого достичь? Федосеев требовал от музыкантов играть по принципу «кто громче». Те не возражали — можно и громче. Грохот в зале стоял такой, что у гардеробщиц в раздевалке, этажом ниже, закладывало уши. После множества таких репетиций молодой дирижер пришел к выводу: иной раз самое главное можно сказать шепотом.

Федосеев всегда словно бы видел то, что играл. Когда начинала звучать музыка, его внутреннему восприятию открывался иной и очень яркий мир. И тогда он начинал объяснять каждую музыкальную фразу так, как ее слышал и видел.

На очередной репетиции он предлагал новые произведения: Россини, Шуберт, Чайковский, Рахманинов... Раньше оркестр редко исполнял сочинения этих композиторов. Музыкантам это понравилось. И если в прежние времена на репетиции не торопились (можно и опоздать), то теперь задолго до начала все уже были в сборе: а что же сегодня предложит Федосеев?

К работе в оркестре были привлечены композиторы А. Пахмутова, Р. Бойко, Б. Троцюк. Эти композиторы не только писали оригинальные произведения, но и делали обработки старинных песен, переложения фортепианных сочинений для народного оркестра. Но, конечно же, душой всех программ оркестра оставалась русская песня...

— Я не знаю, как рассказать о русской песне, — говорит Федосеев. — Сила чувства? Да, конечно. И еще какая-то пронзительность и благородная сдержанность. А в другой песне и «стальная пыль из-под копыт» и радость с отчаянием одновременно. Я не знаю, как рассказать о русской песне, и все же не слишком боюсь ошибиться в ее трактовке. Потому что эта песня звучит во мне так же, как, наверное, во всяком человеке, родившемся в России.

Когда мы были в прошлом году на гастролях в Америке, меня поражала реакция зрителей. Слушая найти народные песни, зал реагировал на их содержание бурно и довольно точно, а ведь исполнялись они, разумеется, на русском языке! После концертов американцы говорили нам, что в русской песне чувство раскрывается без всяких ограничений: веселье или грусть — все без удержу, в полную меру душевных сил...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.