Вот что случилось, когда мой приятель Разбыкин вернулся с практики из Берлина и привез мне в подарок... патефон.
Еще ни разу не ставил я загадочных пластинок, еще не дотрагивался до сверкающей ручки «Виктролы», но она уже сыграла роковую роль в моем настроении. В конце концов «Виктрола» - это тот же граммофон, кошмарный символ мещанской стихии. Что будет, когда близкие люди застанут меня врасплох и произнесут свой приговор? Это уже было однажды, когда я нацелился купить канарейку и, чтобы ослабить грядущую кару всеобщего презрения, купил чижа. Слабые попытки завуалировать этот базис мещанской идеологии потерпели крах. Над клеткой я повесил табличку: «Идеологически - выдержанный чиж». Но друзья отвернулись от меня. Спрашивается, почему же церковные хористы могут быть членами Рабиса, а честный певун должен сносить муки унижения. Но он во - время сдох от случайного гриппа и тем вернул меня общественности.
И теперь «Виктрола».
Я мужественно завел «Виктролу», и мы обалдело слушали новинки Запада. Против ожидания, импровизированные концерты имели неслыханный успех, и мысли о том, что я буду немедленно выселен из квартиры, оказались несколько преждевременными. Но что вытворяли черные пластинки? Как содрогались стены моего очага? Описание этого должно занять не менее серии томов в истории нового западноевропейского искусства. Как будто озверелые полчища дробили друг другу челюсти, ревели, рычали, вопили, стонали, рыдали и выли, торжествовали, визжали, гнусавили и безумно хохотали.
Весть о том, что у меня появился берлинский патефон, разнеслась с немыслимой быстротой, и вечерами в комнате толпились десятки людей, среди которых я многих не узнавал.
Одни восторгались и дрыгали в такт ногами, другие сдержанно подпевали и таинственно качали головой. Большинство сумрачно громили тлетворный дух Запада, кипевший в этой коробке, и съедали меня презрительными взорами, по десять раз под - ряд заставляя вертеть «Сумасшедшую девушку», «До колен» или «Черную страсть».
- Надо вникнуть, - жутко рычали они, - как там разлагаются. А ну, еще раз «Колени», пропади они пропадом. Да это ты поставил «Счастливого мальчика», тебе говорят - «Колени».
- Безобразие! Сплошной разврат! «Виктрола» гремела до рассвета.
Однако каждый день нашей жизни движет историю, и следующее утро смяло все предыдущие настроения.
В солидном журнале искусства и культуры я прочел статью о необходимости самого широкого распространения патефонов, как могучего двигателя культурной революции. Способный автор приводил убедительные доводы, внедряя удобный, портативный патефон в каждую рабочую семью, клуб и избу - читальню. Верный попутчик радио, патефон принесет в самые глухие углы важные речи, этот переносный агитатор может в любую минуту научить новой песне, оживить вечеринку, сходку, сельский концерт, внести новое содержание в будни, подымая культуру, обновляя быт, попутно сколачивая колхозы и обобществляя животноводство.
Тогда я смело взглянул на «Виктролу» Автор призывал строить гигантскую граммофонную фабрику, хвалил Музпред за уже начатый массовый выпуск пластинок, а я... предвосхитил новую эру.
Я разбил берлинские пластинки и отправился веселым шагом в Музпред. Тут я попал в новый, неизведанный мир. Одновременно шипели и ревели двенадцать граммофонов. Только что выпущенные романсы пленяли романтикой пленительной древности: Вяльцева, Потопчина, Шувалова. Над ухом хохотали «Бим - Бом».
За спиной шумела «Гайда, тройка», куплетист игриво лепетал: «Дамочки, девицы, мажущие лица».
- Не угодно ли наш советский «джаз - банд»? Только что выпущенные новые фокстроты?
Ах, зачем я разбил берлинские пластинки! Продавщица заводила «Иногда я счастлив», «Всегда с вами», «Забыть нельзя». Отечественный джаз - банд вызывал всеобщую гордость покупателей:
- Точь - в - точь заграничный.
Джаз - банд также выл и мяукал, в некоторых местах певцы отрывисто подпевали {точь - в - точь) настоящие заграничные куплеты:
Барклай де - Толли
Вудьворт - гудбай...
Я нырял в водовороте звуков, кружился как песчинка, захлестнутый трубами. В лицо били, хлестали могущественные волны нового бытия:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.