Истоки больших рек

В траншеях шёл гранатный бой. Немцы стреляли по атакующей цепи лишь откуда - то с фланга. Летели пули. Как будто кто - то сжатыми пальцами проводил по струнам, и струны попискивали то длинно, то коротко, то далеко, то близко. Порой раздавалось дурное жужжание, будто провели по толстой гитарной струне: это летели шальные пули.

К тому времени, когда цепь добежала до траншей, там уже всё было кончено. Яким стрелял из немецкого пулемёта в направлении каменного дома. Где - то выскакивали из ходов сообщения и пытались убегать немцы.

Из отдельных окопов ещё стреляли немцы, усиливался огонь слева, из низины - там, где, видно, остановились те, кто убежал. А партизаны уже обыскивали поле боя, и Андрею каждую минуту сообщали новости. Иван Иванович нашёл в траншее мёртвого майора Швабе. Андрей приказал взять документы, а труп смотреть не пошёл - это было ему неинтересно, он слишком устал и наволновался в этот день, да и были у него более серьёзные заботы.

Андрей прошёл по полю боя.

Всюду валялись мёртвые немцы. Большей частью они лежали на спине, протянув к голове полусогнутые руки. Все они были длинноволосые и упитанные. «Разжирели каратели на лёгких хлебах!»

Он вышел к глубокой котловине. Снег на её склонах был измазан глиной. Видно было, как карабкались по этой крутизне партизаны штурмовой группы.

На дне котловины стоял древний старик в шубнике и мелкими, бессильными ударами лопаты долбил лёд по краям родника.

- Ты что, отец, прятал там добро? - спросил Андрей.

Старик опёрся о лопату, отдохнул и проговорил с расстановкой:

- Нет, сынок, ничего я не прятал. А добываю я живую воду. Немец - то заставлял нас брать воду с огородов, из ям, и от этой воды навалилась на меня старость. А тут вода сильная. Ведь до самого Чёрного моря бежит, ты слыхал ли; о том?

Старик отдохнул ещё немного, потом опустился около родника на коленки, поддел лопатой и выбросил на лёд консервную банку с нерусской надписью, перекрестил родник и стал горсткой пить воду.

Андрей повернулся, чтобы идти к деревне, и едва не споткнулся о труп Хворостянского.

Осколком Хворостянскому разорвало грудь. Он лежал на спине, голова его запрокинулась в окопчик, зубы его были оскалены, мертвые глаза открыты. У окопчика стояла на коленях женщина, полубезумная от какой - то своей трагедии, о которой до сих пор её не спросили, и причитала, подвывая и утирая слёзы:

- И некому же было придержать твою голову, да и некому было закрыть твои соколиные глазыньки!...

Андрею сделалось стыдно от того, что ещё минуту назад он думал о Хворостянском нехорошо.

Из - за развалин каменного дома неожиданно вышел зелёный броневик. Помогая себе руками, вылез из люка сутуловатый, медлительный генерал - майор Полозов.

Генерал пошёл к разбитой зенитной пушке, на станине которой висел мёртвый немец, но Андрей окликнул его. Он обернулся.

Мог ли он узнать в Андрее того долговязого юношу, который год назад попал к нему в адъютанты? Юношу, который так безжалостно приглаживал вверх свои волосы, вовсе ещё короткие после училища, потому что ему не терпелось поскорее видать на своей голове причёску! Худой и остроухий юноша, бывало, таращил свои полные любопытства глаза, всегда имел он такой вид, точно уж нацелился спросить о чём - то, что составляет для него загадку.

А теперь перед Полозовым стоял мужчина с широкими, несколько обвисшими от усталости плечами. Лицо его, забрызганное грязью, было лицом человека, который много видел и мог бы порассказать, но который много и пережил и потому стал молчалив. В его всклокоченных, неподстриженных волосах сверкали на висках серебряные нити.

Полозов сперва угадал, что перед ним командир партизанского отряда, а уже потом понял, что это Андрей. Он схватил его за плечи и некоторое время рассматривал на расстоянии вытянутых рук, а уж потом обнял.