В прошлом году у меня в школе случилось маленькое происшествие. Незадолго до экзаменов в классе, который я вёл, оказался «пустой урок». Я люблю «пустые уроки»: иногда очень нужно провести час со своим классом, не занимаясь, не спрашивая, а так вот, непринуждённо разговаривая о том, о сём. Обычно мне это удаётся. Может быть, помогает собственная моя молодость: во мне ещё достаточно живы ощущения мальчишки, восьмиклассника, комсомольца.

В этот вечер разговор у нас зашёл о доблести. И я рассказал ребятам об одном из моих учеников, о Коле Майкове, которого я знал в восьмом и девятом классах: о его подвиге и смерти.

Я рассказал, как на те несколько недель, когда немцы занимали наш город, Коля ушёл с проходившей частью. Мальчик он был непоседливый, подвижный, любил побродить и отлично знал окрестности города. После мне говорили, что он не раз оказывался полезным в разведывательном взводе. А накануне того радостного дня, когда, перейдя в наступление, мы снова овладели городом, Коля сумел оказать особенно большую услугу. По путанице оврагов, по одному ему известным тропкам он провёл к реке пулемётный взвод, обеспечивший переправу в самом выгодном и удобном месте. Офицеры оберегали мальчика, как могли, сдерживали его, порывистого, смелого, стремительного. Но в одну из жарких минут он всё - таки вырвался вперёд и был убит осколком той самой гранаты, которую в упор швырнул в окопчик с вражеским пулемётом, уничтожив его расчёт.

Я окончил свой рассказ. За скрытыми окнами меркнул мягкий майский закат, окрасивший стены высокого светлого класса в нежно - розовый цвет. Мальчики зашумели было, но в эту минуту поднялся со своей парты Миша Потапов, один из тех недисциплинированных, трудных ребят, с которыми приходится больше всего возиться, вызывать родителей, объясняться с другими преподавателями.

- Сергей Сергеевич! - обратился он ко мне своим грубоватым, но в этот раз взволнованным голосом. - Вот тут на парте моей что - то накарябано...

- Такого слова нет, - перебил я его. - Ты хочешь сказать: нацарапано?

- Ну, нацарапано. Ножичком, должно быть. Две буквы: «Н» и «М». Я вот подумал: может, это он?

Подойдя к его парте, одной из ближайших, я действительно разглядел под слоем новой краски рубчики затейливо вырезанных инициалов. И вдруг с удивительной ясностью вспомнил, как застал Колю за этим недозволенным занятием. Он много шкодил по своей живости, но большей частью это были безобидные шалости, а учился он хорошо и никогда не лгал. Я вспомнил, как отчитывал его, а он стоял передо мной, смущённо улыбаясь, глядя на меня своими хорошими, правдивыми глазами. Эти буквочки были вырезаны его рукой; он сидел за этой самой партой. И от этого всё, что я сейчас говорил о нём, наполнилось вдруг живым теплом, печалью и гордостью.

Не я один поддался обаянию этой минуты. Ребята, которые, конечно, в первое же мгновение сорвались с мест и сгрудились вокруг парты, облепив меня, тоже притихли, задумались. Точно само мужество, молодое, честное, беззаветное, вошло в комнату, полную розового света, и стало среди нас... Так мы и стояли, сбившись в кучу, и мне, сознаюсь, не хотелось водворять сейчас порядок.

Потом я услышал перешёптывание, шорох, суету. Ребята вполголоса что - то обсуждали друг с другом, медленно расходясь по своим партам.

- Сергей Сергеевич, мы хотим, - сказал один из мальчиков, как только все они расселись, - чтобы за партой Николая Майкова сидел самый из нас такой... ударник, общественник... Ну, вообще отличник.

- Ну, что ж, - сказал я и в ту же минуту, взглянув на Потапова, пожалел об этом.

Он смотрел на меня испуганным и ожесточённым взглядом и, хотя я не обращался ещё к нему, медленно поднялся с места. Но я знал, что он поднялся не для того, чтобы уйти. Он стоял неподвижно, угрюмый, мрачный, с красными пятнами на лице, с упрямо опущенным лбом.

- Ну, что ж. Всё - таки, - повторил я, - придётся тебе, Потапов, уступить свою парту кому - то другому. Ты ведь и сам знаешь, что у тебя меньше всего оснований её занимать.

Потапов долго молчал.

- Я с этой парты не уйду, - наконец сказал он хриплым от волнения голосом, тихо, но непоколебимо.

Класс замер. А сам я растерялся. Я и жалел его и понимал, что нельзя уже теперь оставить дело так, как оно есть. От моего ответа зависело очень многое и для Потапова и для меня. Вплоть до потери авторитета в классе, если я не найду правильного выхода из положения. Думая же об этом, я волновался всё больше. В голове моей молниеносно возникали начала фраз, которые я так же молниеносно отвергал как ненужные, неподходящие, неверные... Вот когда я горько пожалел, что ещё молод и неопытен!... Взор мой блуждал по партам; на одной из них я различил знакомые инициалы: «Н» и «М». И сразу, сами собой возникли те слова, которые были нужны. Николай Майков шёл мне на помощь. Я поднял голову.

- Значит, ты отказываешься подчиниться и мне и товарищам? - громко спросил я. - А как ты думаешь: поступил бы так Коля Майков?

По тому, как заходили, как задвигались его брови, было видно, с каким трудом Потапов ищет ответа. Да, теперь он искал его так же мучительно, как я. Теперь его взор блуждал по партам, остановившись, наконец, на выцарапанных буквах. И, видно, была в них особая мудрость и сила: он тоже нашёл ответ.

- Я прошу, - сказал он по - прежнему хрипло, но без вызова, без наскока, - оставить меня на этой парте, пока мне... пока я... пока вы увидите...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.