Фудзи — полюс хаотически перемещающегося мира, оплот стойкости и величия духа, символ спокойствия и мудрости, связующее звено с небом. Силуэт горы почти теряется на горизонте, усиливая контраст между гордой величественностью духа и иллюзорной мощью слепой природы. Здесь сказывается знакомство с европейской перспективой, хотя в основном гравюра построена по законам японской перспективы: чем дальше предмет от глаза, тем выше он располагается на плоскости картины. Эта смысловая насыщенность усиливает драматизм сюжета, но не сообщает ему трагического оттенка, который чужд японской гравюре вообще и Хоксая в особенности. Причем в данном случае драматическая напряженность разрешается достаточно тонко: общую гармонию художник подчеркивает присущим только ему почти что фламандским юмором в изображении человека.

«Волна» в высшей степени конструктивна. Даже в совершеннейшем искусстве японской гравюры редко можно встретить такую царственную роскошь в передаче движения, достигнутую столь скупыми средствами рисунка и цвета, такую мощь живописного эффекта, распределенного в перемежающихся пятнах темного и светлого тона, как бы повторяющих в каждой частице изображения двойственную сущность картины.

Во всепроникающем культе прекрасного как нельзя более сказалась женственность японской культуры. Женщины всегда играли существенную роль в формировании японского эстетизма. Большинство выдающихся образцов японской литературы создано женщинами. И вот в конце XVIII века певец женской красоты Утамаро запечатлел непостижимое восхищение своими моделями.

«Печальная гейша», сидящая на фоне ветви бамбука и тростниковой ширмы, — лепесток лотоса, брошенный на конвейер замершей на мгновение жизни. Случайность, совершенное изображение которой делает ее существование бесконечным. Какой зоркостью должен был обладать художник, чтобы в нечаянно сброшенной с ноги гета увидеть этот неповторимый миг внезапной задержки мчащегося прочь бытия!

Вертикальная стойка вместе с курительными принадлежностями в правой части картины — веха, начало отсчета. Ей вторят другие, по мере наклонного движения объекта в левый угол гравюры: вертикали женской фигуры, согнутой ноги, фрагмента деревянного бруска и отброшенной гета и бамбуковой ветви, веера и ниспадающей лесенки иероглифов. Благостный порыв, дыхание вечности, поэтическая красота женщины существуют в обрамлении мертвой материи.

Основной же опорой композиции служит задумчивый и печальный взгляд гейши — почти параллельный краю дощатого выступа террасы. Причем направление этого взгляда вновь и вновь заставляет нас возвращаться к лицу девушки и к ее прическе. Округлые штрихи волос начинают звучать как музыкальный лейтмотив. Он словно сопровождает процесс зрительного восприятия линий чудесного рисунка.

Пропорции облаченной в нежно-пурпурное кимоно женской фигуры также подчинены общей, почти иконописной певучести, вливающей в поток времени свои волнистые контуры и всплески складок.

Познакомившись однажды с японской гравюрой, уже невозможно забыть эту нежность резцом врезанных линий, застывших в неповторимом рисунке.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.