Лиза, когда открыла глаза, видела, лежа на том же месте, плакал навзрыд Волков. Казаки суетливо наливали в железку кружку из большой баклажки водку, плескали ее в дрожавших руках, и опрокидывали духом, будто туша водой поднявшуюся жажду. Они не глядели на Лизу, отвертывались. Платьишко на ней было одернуто. Лиза поползла к мужу... Но не доползла. Казаки спрыгнули... Один взмахнул над ней нагайкой... Лиза принизилась к земле, прикорнула, запуганная на груди... Наваливаясь ей на плечи, еще пуще прижал ее казак... Другие вздернули на ноги Волкова.

Лиза едва раскрыла глаза, как сверкнула серебряной рыбой шашка, проскочила будто через шею мужа и помазала хвостом его по плечам... Он только обрушился, как эта маленькая женщина скинула с себя казака, протянула руки и не могла больше переступить на месте, валясь... Казаки осатанели. Один пнул к ней голову мужа и взвыл обезумевшим голосам:

- На-а, подержать!

Красная кладь докатилась. Лиза схватила голову - и больше ничего не помнила. Проснулась она, все было пусто и тихо на лужайке... Пекло солнце, по телу мужа ходили вороны, голова маленькая, сморщенная, почерневшая валялась в ногах...

Она помешалась. Потом через год она припомнила, как она тогда встала, не узнала Волкова, забыла обо всем.

Просто встала, оправилась и пошла. Пришла в деревню. Ее спрашивают, а она ведет в поле и показывает на мужа:

- Казаки человека убили...

Лизу пожалели в деревне, отвезли в какой-то городишко и тут она снова ничего не помнила до родов. Очнулась она в родильных муках. Родился мальчик, который лежал теперь в скарлатине. Лиза не знала чей это ребенок: его или казаков? Я невольно взглянул на дремавшего мальчика: он походил на нее, будто повторяя и эти волосы в кудрях, и кругленькое лицо, худое и печальное, и этот маленький нос топориком с горбинкой, и этот пухло открытый рот.

Дальше Лиза кое-как перебивалась с ребенком. Работать она не могла. Находило на нее легкое изнеможение, билось, сердце, валилась она, где шла, отлеживалась; так повторялось раз, два, а потом ее безумную отвозили в больницу на год на полтора.

В ужасе она шептала мне:

- На меня опять надвигается: сегодня был первый обморок!

Я никогда в жизни не чувствовал себя так горько, как в этот неожиданный день. Лучше бы его не было.

Придя в себя, Лиза помнила только своего ребенка. Мальчика приютил брат - железнодорожник-телеграфист. Был у нее еще параличный отец - железнодорожный техник. Лежал он у старшей своей дочери, многосемейной нищей, десятый год и молил смерти. Так она и прожила до этой встречи со мной. Она рассказывала, а я думал: что же партия? Но разве партия может сосчитать все свои жертвы? Нет, не может. И Лиза никому не сказала о себе.

Я оставил ее у больного мальчика со стиснутыми и пенившими слюну губами.

Через неделю я зашел к ней. Встретил меня брат ее и провел в пустую комнату, где я был в первый раз.

- Как? - спросил я. - В больнице? А мальчик где?

Брат мне ответил угрюмо и жалко:

- Лизы больше нет на свете. Третьего дня мы ее похоронили. Одна смерть за другой. Несколькими днями раньше умер от скарлатины ее Петюшка. Потом убралась она. Выкинулась из окошка.

Брат промолчал и тихо добавил:

- Судно было с пробоиной... И больше ничего. Не знаю, как и отцу написать!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.