Год в пути

Мало кто знал тогда, чего стоило это решение самому Федору. С семьей у него были нелады. Жена Федора нигде не работала, хотя окончила статистический техникум. Сидела дома. Да не у себя-своего у них пока не было, - а в чужой комнате, которую они снимали в Жигулевске, что по другую сторону Волги. Работы на коллекторе прибавилось, стал Федор поздно приходить домой. А в скором времени и вообще перешел в маленькую деревянную сторожку, куда члены бригады ходили спать по очереди. Как-то принесли от жены записочку, что уезжает она с ребенком в Куйбышев, к подруге. Кинулся Федор в Жигулевск- жены уже нет, не застал. Поехал в Куйбышев, но дальше порога его не пустили.

С тех пор и осунулся парень, глаза запали, а в работе появилась какая-то злость, которой раньше не было...

Наша полуторка остановилась. Шлагбаум. Мы закурили, а Миша Сотников, воспользовавшись передышкой, рассказал нам еще одну историю, связанную с Куюковым.

- Помню, - начал он, - поднялась как-то к вечеру метель. Всю ночь крутила, а потом еще весь день. Страшная метель - ни пройти, ни проехать! Руководство решило приостановить работы, что велись на воздухе. И вот возвращаюсь я как раз в ту пору с заседания комитета. Ветер в грудь давит, глазам смотреть больно. Вдруг вижу, догоняют меня несколько грузовиков. С бетоном. Останавливаю первый, спрашиваю: «Куда едете?» «Известное дело, - отвечает шофер, - разве флажки не видишь? Кто сейчас работает? Один Куюков!» Действительно, на крыле машины-самодельный вымпел. Это Куюков договорился с шоферами, которые ему бетон возили, чтобы они в любую погоду работали.

Даже в метель работа у него кипела. Задание было-двадцать пять труб за смену, но они гораздо больше укладывали. А как-то в январе за ночь шестьдесят труб положили. Мировой рекорд! Правда, Федора за это пришлось отругать. Себя он не жалел, да и ребятам тяжело. В ту ночь его звеньевой Михеев уши поморозил... Крутой человек Федор. Даже из начальства с ним никто связываться лишний раз не хочет. Знаете, как-то с бетоном вышел прорыв. Бригада стоит, ждет, а машины не идут. Час проходит, второй - бетона нет. Сел Куюков на попутную машину - и прямо на бетонный завод, к директору. Того не оказалось. Пошел к главному инженеру, главный в отдел снабжения направил, оттуда еще куда-то... Разозлился Федор и айда прямо в цех, к рабочим. Так, мол, и так, товарищи, выручайте! И выручили.

Прошел железнодорожный состав, и шлагбаум подняли. Минут через пять мы увидели яркую полосу траншеи. Она терялась вдали, там, где за холмом находилась Волга. На обочине дороги, рядом с простой одноглазой избенкой, торчал на двух столбах транспарант, который, видимо, проделал вместе с бригадой весь этот долгий путь. Буквы уже вылиняли, растеклись по краям, доски начали рассыхаться, но, как побывавшее в боях знамя, транспарант внушал невольное почтение.

Поблизости никого не было. Облитую солнцем степь перерезала глубокая траншея, на дне ее белела труба коллектора.

Удивительное дело! Люди с величайшим трудом сделали этот разрез в земле, чтобы положить на его дно инородное бетонное тело, а потом... снова закопать! Все это порастет травой, и мальчишки, которые будут гонять здесь футбольный мяч, даже не подумают, что под их ногами закопаны многие тонны человеческого труда. Что станет в ту пору с коллектором? Он превратится в техническое понятие на чертежах и схемах «СК» да будет жить в воспоминаниях строителей.

Сотников подвел нас к избушке.

- Зайдем, - сказал он, толкнув дверь. Лицом к окну, загораживая свет, в избушке стоял человек. Нам видна была его широкая черная спина. Человек зло кричал в телефонную трубку:

- Сто раз тебя просил!... Мне уже ребятам смотреть в глаза неудобно! Что? Опять обещать? Нет, ты мне лучше окажи, сколько мы сверх плана дали металлолому? Да на эти деньги целый стадион построить можно! Но я же не стадион прошу, нам всего один мяч нужен!...

Человек оглянулся, пристально посмотрел на нас. Миша Сотников шепнул в это время: «Куюков, сам...» Громадная рука сжимала маленькую телефонную трубку, а другая резала воздух на части. Наконец таинственный представитель спортклуба, сидящий на другом конце провода, начал поддаваться. Мы почувствовали это по тону Куюкова.

- Так, так, - говорил он, - вот это другое дело. А то кормишь одними обещаниями. Я так и передам нашим футболистам. Извелись без мяча...

И вряд ли подозревал собеседник Кукжова, что в этом месте его ожидает новый удар.

- Слушай, - встрепенулся Куюков, - чуть не забыл! А как с духовыми ружьями? Обещал, говори? А мы уже секцию создали, мишени сами купили. Пойми, садовая голова, что у меня народ не простой, бывшие солдаты, им пострелять охота! Бумагу писать? Зачем такая канцелярия?

Куюков не обращал на нас никакого внимания. Мы поняли, что разговор принимает хронически затяжной характер, и уселись на широкую деревянную скамью, стоявшую в углу.

Одну стену домика занимали грамоты и вымпелы всех видов и расцветок. В углу стояли два знамени. В полутьме сторожки, вся «меблировка» которой состояла из простого обструганного стола и скамьи, эти обшитые золотыми позументами знамена выглядели особенно торжественно.

Телефонный разговор кончился. Судя по последним словам бригадира («Хорошо, так я позвоню тебе завтра, а ты не забывай...» ), обе договаривающиеся стороны пришли к какому-то соглашению. После этого Куюков шумно бросил трубку на рычаг и, повернувшись к нам, сказал:

- Куюков. Чем могу быть полезен?

При ближайшем рассмотрении «гроза начальства» оказался высоким рыжеволосым парнем с небесно-голубыми глазами. На вид ему можно было дать не больше двадцати пяти лет. (Борода у него с трудом пробивалась на опаленном ветром лице, хотя он не брился, видимо, уже несколько дней подряд. На Федоре была выцветшая брезентовая куртка, перехваченная широким поясом с металлическими кольцами. Как моряк, давно сошедший на берег, носит тельняшку, так и высотник ни за что не расстается со своей амуницией.