– Любопытные вещи делали наши предки, – сказал я, пощелкав ногтем по домику-пепельнице. – Почему вы их не экспонируете?

– Не имеют художественной ценности. Ширпотреб. Не думаю, что наши потомки станут экспонировать в своих музеях пластмассовые мыльницы или футляры от безопасных бритв.

– Но в них может быть и иная ценность. Старинные вещи передают колорит эпохи...

– Для колорита хватает того, что экспонируется. Музей – это система, а не склад антикварных вещей. Плохая или хорошая, но система. – Он вздохнул, вытащил пачку сигарет. – Да, система, – повторил он. – А я вот собирался бросить курить... – И спросил как бы мимоходом: – С чего это вы вдруг заинтересовались технологией музейного дела?

– Да так, к слову пришлось, – сказал я. – Любопытство профана. Ну и еще... Старичка одного вспомнит. Сидел тут на вашем месте лет двадцать пять назад старичок-боровичок с бородкой клинышком. Я у него в «друзьях музея» по ошибке числился. У него какая-то другая система была. В первородный грех он, разумеется, не верил: прикрыл его покрывалом побелки, замазал, так сказать, Евино преступление, окутал его меловым туманом и тем самым скрыл от глаз общественности.

Я сделал паузу, сунул окурок в пепельницу-избушку и посмотрел на Сикорского. Он не проронил ни слова. Курил, слушал.

– Да, – сказал я. – Побуждения у старичка, конечно, были самые лучшие. И систему свою он считал единственно правильной. А так как любая система требует последовательности, то царские врата за ненадобностью были сняты и разобраны, а в алтаре зажжен костер, вокруг которого старичок усадил неандертальцев. И стало ясно, что человек произошел от обезьяны, что никакого первородного греха не было...

Я опять сделал паузу.

– Но прошло время, и он снова открылся. Подвела доморощенного атеиста-дарвиниста система. Да и побелка, как вы понимаете, штука ненадежная. Рано или поздно она осыпаться начинает.

Сикорский взял со стола трудовую книжку Лиры Федоровны, взвесил ее на ладони, подумал и, не раскрывая, положил перед собой.

– А знаете что, – сказал он, и в его серых глазах мелькнули лукавые огоньки. – Старичок ваш не был ни атеистом, ни дарвинистом. Вы его фамилию помните?

Я покачал головой. Фамилия старичка меня не интересовала ни тогда, ни теперь. И о первородном грехе я заговорил вовсе не для того, чтобы продолжать беседу о старичке, который умер давно. Мне надо было потихоньку, исподволь подвести Сикорского к мысли о том, что ему не избежать неприятных объяснений, что волей-неволей ему придется признаваться в своих чувствах к Лире Федоровне. К неизбежности разговора о Лире Федоровне и Астахове подводил я Сикорского, а он отвернул к старичку, своему давнему предшественнику на директорском посту, Бакуеву, как оказалось, и не атеисту-дарвинисту, а кладоискателю, одержимому поиском сокровищ какой-то княгини Улусовой, которая в семнадцатом году удрала не то во Францию, не то в Италию, а сокровища свои почему-то бросила в Заозерске, но где бросила, никто не знал, и Бакуев не знал, но был уверен, что бросила, что найдутся ценности, а о нем, о Бакуеве, напишут в местной газете. Но не пришлось писать. Не обрел Бакуев ни славы открывателя, ни процентов со стоимости клада.

– Вот какие побуждения были у вашего старичка, – сказал Сикорский. – С ними он в Заозерск приехал, с ними и на кладбище отправился. А вы говорите – первородный грех. Что ему Гекуба? – Он постучал кончиком уже второй сигареты по столешнице и усмехнулся. – Да, забылись легенды. Хотя, как бывает всегда в таких случаях, у старичка нашлись последователи. Эти истории о кладах вообще как-то странно действуют на людей. Хочется, знаете ли, искать, искать, искать. Вот и у вас, я вижу, наготове миллион вопросов.

– Пока только один, – сказал я. – Вам тоже хотелось искать?

– Ну, что вы – Он улыбнулся мне, как улыбаются ребенку. – Последователи Бакуева камня на камне не оставили от его теории.

– Не было сокровищ?

– Княгиня не заезжала в Заозерск. Она транзитом проследовала через Польшу и Германию и обосновалась в Италии. Умерла она в Венеции в тридцатых годах.

– А сокровища? – спросил я, потому что вдруг блеснул на миг желтым светом перед моими глазами золотой кругляшок, называемый брактеатом, тот самый кругляшок, который был обнаружен в кармане Витиных джинсов. Блеснул и со звоном покатился в сторону от княгини Улусовой и от сокровищ ее, ибо не золотом и не алмазами были эти сокровища, не тот характер был у них, и не вписывалась в них золотая бляшка.

– Богатое собрание персидских миниатюр, – сказал Сикорский. – Тринадцатый и четырнадцатый века. Описания или каталога не имелось, поскольку собрание было частным. Но по кое-каким высказываниям современников княгини можно составить представление – коллекция была уникальной.

– Была?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.