В неясных сомнениях хожу я по тихим школьным коридорам. На стене висят фотографии передовиков растениеводства и животноводства совхоза «Кикерино». Передовая доярка, передовой зоотехник... Но как мало среди них молодых лиц! Одно-два, не более...

А рядом с портретами — цифры, цифры... Сегодняшнего дня и будущего, до которого ходьбы — год-два. Кривая и удоев и урожайности идет по восходящей. Но чьи, чьи руки должны принять нелегкий и огромный труд такого спорого, такого необходимого всём нам роста? К кому, собственно, обращено мудрое и доброе слово этих цифр?

Романтика в пяти километрах

Вечер на небе и на земле поставил свои декорации и светы. Вдали, меж соснами, — неистовая краснота заката, как вызов голубой, подлунной идиллии снегов, негустым косым теням, первой, отдаленно мерцающей звезде.

Чернее неба чернота столетних лип и старой монастырсной стены, замкнувших своим таинственным хороводом клуб — бывшую церковь — и нас, стоящих на крыльце перед запертой дверью. От контраста ли красок, от неприязненной ли новизны этого места мне неуютно и даже жутковато. Железный звук расстегнутого замка — и нас принимает чернота.

— Мальчишки, что такое? Неужели света нет? А ну-ка, посмотрите пробки! Возьмите спички!

И вот свет открывает круглую огромность зала. Становится тепло и уютно. Тут, оказывается, вымыт пол, тут в двух высоких печках, похожих на театральные колонны, весело трещит огонь, тут стулья поставлены аккуратными рядами, тут два стола для пинг-понга и бильярд. Но главное — какие тут «мальчишки»! Какая щеголеватость костюмов! Не уронят себя парни из центральной усадьбы совхоза «Кикерино» перед самоуверенными городскими модниками!

А вот и та, ради которой пришла я в клуб, — Ира Матвеева. Ей девятнадцать. Она из самого первого школьного выпуска, и вот уж второй год работает в совхозе так же, как и три ее подружки — Люся Лисина, Вера Семенова и Люся Арефьева. (Тех, к сожалению, я не увидела. Они были в Ленинграде на сессии. Все четверо учатся в институтах.)

Ира в тот вечер крепко замерзла. Руками и щеками льнула она к теплу печки. Рассказывая, глядела углубленно, мудро. А профиль у нее совсем детский.

— ...Совхоз дал нам квартиру, устроились хорошо. Но, конечно, трудно было. Особенно, когда ночами работали на просушке зерна. В перерыв прибежим домой, выпьем чаю, согреемся. Но как подумаем, что надо вставать и идти в ночь, в темно, в мороз, кажется, никакая сила не подымет! А потом кто-нибудь скажет весело: «Ну, девчонки, пошли, что ли?» И шли...

Мне кажется, что порог трудностей, который они переступали этим «пошли», в действительности был выше. Девчонки, умницы, с образованием, не брезговали никакой работой, а получали, особенно зимой, мало.

— ...Некоторые думают, что я выбрала клуб, потому что тут легче. А я и не выбирала. Просто рука у меня в машину попала, пальцы задело, вот директор совхоза и предложил мне заведовать клубом. До меня тут была одна женщина, неграмотная... Помню, как в первый раз пришла я сюда. Темно, грязно, дымно... И такая я сама себе показалась беспомощная, маленькая, несчастная...

Может, в такой же, как сегодня, вечер выбежала она во двор клуба, и так же красно и дико сиял ей закат, усугубляя печальные и отчаянные мысли. И верно, надо было ей, маленькой, оказаться очень сильной, чтобы пересилить себя, повернуться и вновь войти туда — в драку, в брань, к непонятным и страшным тем ребятам.

— ...Но глупая я была! Ребята эти оказались совсем даже хорошими, а пили и дрались они, наверное, со скуки. Посмотрите на них, — она тихонько повела ресницами на двух парней в брюках со складочками, — это шофер Миша Петров и слесарь Витя Вихров. Они вот и дрались в первый вечер. А теперь это мои самые лучшие помощники...

Какой поход они устроили однажды! Сначала целый день убирали картошку, потом танцевали до двенадцати ночи, потом Миша попросил машину и повез всех к разрушенной мельнице на речке Оридиш. Они сидели у костра, пели песни и радостно ощущали, что все крепче объединяет их и поход, и общий труд, и общие спектакли, которые они ставят в клубе, и воскресники, и даже уборка клуба, которую они затевают по праздникам.

Все это вместе со мной слушала и Люся Молодова, одна из двадцати, подписавших «Клятву», — она вызвалась проводить меня в клуб. Люся была растерянна. На лице ее было написано примерно следующее: «Так вот какая романтика оказалась в пяти километрах от Кикеринской школы!»

Лжегерой

А весь одиннадцатый класс — не только Люся — не знал о ней. Зато все знали, что есть в классе герой, которому просто вменили в обязанность демонстрировать свою образцово-показательность и на слете ученических сельскохозяйственных бригад в Москве, и по телевидению в Ленинграде, и на всех школьных собраниях и заседаниях. Это комсомолец Валерий Рыбаков.

Он взял и ростом, и силой, и внушительностью повадки. В нем мало осталось детского, ребяческого.

— Послушайте, Валерий, — говорю ему, — я слышала, что летом вы лучше всех ребят работали на тракторе. Вроде даже на мотоцикл заработали... Правда?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.