Разворачиваясь на этом поприще, иные райкомы чувствуют себя полностью в ладах с совестью — ведь работают они действительно много! Ящики столов и шкафов забиты колоссальным количеством бумаг, порожденных зачетом. От критики такой райком забаррикадирован — процедура зачета налицо. А насколько в ходе зачета вырастают комсомольцы политически, профессионально, культурно, это разглядеть не всегда удается.
Как бы отражая положение дела у себя в организациях, кое-кто на ташкентском семинаре с увлечением говорил о технике зачета. Сама по себе она достойна внимания. Ее надо усовершенствовать — это бесспорно. И разговор о ней нужен. Тревожит та страсть, с которой он ведется. Увы, некоторые секретари райкомов, вольно или невольно, подменили разговор о сущности Ленинского зачета и влиянии его на молодежь разговором о его «механике».
Вглядимся пристальнее: чего же жаждет, стремясь усовершенствовать процедуру зачета, секретарь райкома!
Один мой собеседник сетовал, что на этот счет нет определенных рекомендаций, нет порядка. «Как бог на душу положит!» — сказал он.
Жажду «порядка», «системы» я замечал очень у многих секретарей райкомов. Причем чувствовалось, что люди хотят не просто системы работы, а такой системы, которая была бы «гениально проста». Тратя огромные умственные и физические усилия на технику дела, комсомольские работники не могут не сожалеть об этих усилиях, поскольку понимают, что сама по себе процедура зачета — это все-таки нечто не первостепенное в жизни молодежи и в деятельности райкома, нечто вторичное. Тратить силы на процедуру «экзамена», не оставляя или оставляя их слишком мало на сам процесс познания, — представьте себе, что так работал бы вуз! Можно лишь пожалеть выпускников его!
Нет, секретарь райкома, сознательно или подсознательно, но жаждет простой, четкой, экономной системы работы, связанной с процедурой зачета, — может быть, поэтому звучат призывы к вышестоящим комсомольским органам: «Дайте рекомендации!» Анкета, распространенная на семинаре в Ташкенте, подтверждает это: все ждут рекомендаций, причем на научной основе.
На семинаре выступил аспирант из Высшей комсомольской школы Борис Усманов. На фанерных щитах рядом с трибуной он развесил с десяток листов ватмана: таблицы, графики. А смысл его сообщения: «Вы хотели системы зачета! Вот кое-что!»
Борис Усманов рассказал о том, что на его кафедре разработана система «показателей активности участников Ленинского зачета». Он сказал, что нужно еще года два, чтобы дать окончательные рекомендации, рассказал о проводимых экспериментах. Но после его выступления кое-кто из секретарей уже переписывал с листов «показатели» себе в блокноты — так велико желание людей поскорее получить что-то определенное и по возможности на все случаи жизни.
Итак, из сообщения Усманова возникла следующая картина. Вся деятельность комсомольца — участника зачета — оценивалась «системой показателей». Это были показатели социальной активности — можно представить, какой интерес вызвал человек, который сказал: «Я знаю, как кого оценивать!» Усманов на семинаре был нарасхват. Для рабочей молодежи им была предложена такая схема: «трудовая активность», «общественно-политическая активность» и «другие виды социальной активности». Трудовая активность, к примеру, делилась на десять «показателей»: выполнение производственных планов... участие в борьбе против бесхозяйственности... повышение квалификации и т. д. И тот или иной показатель. оценивался определенной «степенью», скажем, «высокой активностью» или «активностью выше среднего», «средней» или «ниже среднего» и, наконец, «низкой».
Вот, допустим, комсомолец оценивается по «участию в научно-техническом творчестве». Если он «вносит рацпредложения, активно работает в штабе новой техники НТТМ, ОКБ и т. д.», то активность его считается «высокой, и он получает «четыре очка». А если «не участвует и не проявляет интереса», то у него «низкая активность» и, значит, «ноль очков». Под лучом «показателей» и «степеней» возникает своеобразный рентгеновский снимок личности. Борис Усманов сказал, что кафедра разрабатывает и единый документ — сводный «бланк», показывающий активность человека. В этом бланке будет картина по всем двадцати пяти показателям активности. Кафедра путем экспертного опроса посчитала их за довольно исчерпывающий набор для характеристики комсомольца.
С Борисом спорили некоторые скептики. «Нельзя, — говорили они, — разложить человека, систематизировать!» Усманов парировал их доводы: «Надо именно разложить! Нельзя говорить вообще — хорошо работает, плохо...»
Он рассказал любопытный эпизод из практики своего эксперимента... К комсоргу цеха пришел за характеристикой паренек. Комсорг сказал ему: «Хорошо, приходи через час» — и открыл «бланк с показателями». Это был тот самый цех, где Борис Усманов проводил свой эксперимент И где комсорг мог судить о своем рабочем не вообще, а имея в руках «критерии» Бориса, и был научен обращению с ними... И вот он открыл «бланк», заведенный на того самого парня, и через час характеристика была готова. Паренек вернулся, взглянул на нее и растерялся. «Это что-то не то...» — сказал он. «Как не то! — спросил комсорг. — Смотри!» — и показал комсомольцу «степени» его активности по всем двадцати пяти «показателям» — и по группе «трудовой», и по группе «общественно-политической», и по «прочей». И даже вычертил ему его собственный график, который был ниже «среднего комсомольца». «Вот ты такой и такой, — сказал секретарь. — Я тебе это в характеристике и написал». Комсомолец замялся, покраснел: «Да, все это так... Но нельзя ли получше! В прошлом году вы мне по-другому писали».
Любопытный пример, не так ли! Комсорг получает из рук Бориса Усманова нечто твердое, определенное. Я бы сказал: исчезает нечестность, а с нею и «стыд нечестности» — не надо выдумывать, не надо лгать поневоле. Ведь порою лгать комсоргу в той же «характеристике» приходится не оттого, что он склонен к показухе или «пожалел» парня, готовящегося в институт, а оттого, что он просто его не знает точно. Тот самый комсорг цеха сказал Борису: «Понимаешь, я теперь спокойнее себя чувствую!»
На семинар Борис Усманов ехал с тревогой: поймут ли его, отнесутся ли со вниманием к его поискам! Я думаю, он был потрясен той жадностью, с которой его незаконченные наброски «системы критериев» брались комсомольскими работниками на вооружение: немедленно, тут же! Сам Борис спал в эти дни по три часа в сутки, за полночь засиживался с каким-нибудь секретарем райкома, все растолковывал, разъяснял, и был он все эти дни в состоянии приподнятого настроения, в котором не всегда удается размышлять критически. Но попробуем всмотреться в эту чрезмерную страсть актива к «системе» — так ли она хороша, эта страсть, радоваться ли ей!
В разговоре с Борисом один секретарь райкома выразился так: «Мы теперь у себя обязательно введем такую систему и убедительно докажем, кто какое занял место! Научно!»
Усманов пришел в ужас и принялся объяснять, отговаривать, растолковывать, что такое использование его «системы» может обернуться огромным бедствием. А что, если в комсомольских группах начнут вычерчивать «среднюю социальную активность» и «активность» какого-нибудь Васи №.. Что, если комсорги сделают такого паренька предметом своего состязания! У одного секретаря в группе такая «средняя» активность, у другого — такая. Кто, мол, тянет вниз! Ага, вон тот комсомолец. По каким показателям! Вот по тем и тем. И Васю Н. начнут подтягивать, к примеру, по «техническому творчеству», хотя у него нет склонности к нему, в ущерб другим общественным занятиям, к которым как раз лежит у парня душа. И паренек начнет деформироваться под воздействием усилий комсорга — ради некоей «средней» активности, которая у соседней группы выше.
Усманов убеждал, что так поступать нельзя, но глаза кое-кого из секретарей оставались холодными. «Ты сделал свое дело, Борис», — говорили эти глаза. Джин был выпущен из бутылки. Ребята уходили, поглядывая с тайной надеждой в свои блокноты, где у них теперь был простой и понятный способ, как относиться к человеку, — всего двадцать пять пунктов, по которым можно сравнивать людей, устраивать между ними соревнования, воспитывать их, призывать подтягиваться. А главное, теперь ясно, за что спрашивать с подчиненных и как отчитываться самому.
Мне думается, среди активных «потребителей» идей Бориса Усманова были те самые комсомольские работники, которые больше пеклись о технической стороне зачета, чем о его сути. Те, кто жаждал всяческих усовершенствований процедуры, те, кто тратил на нее все свое время и для кого она стала самоцелью. Й вот теперь они получали довольно стройную «систему требовательности»: отныне, проворачивая весь «механизм» зачета, они знали точно, по каким пунктам оценивать личность комсомольца.
Само по себе это как будто неплохо — дать комсомольскому работнику более или менее четкие критерии оценки. Плохо, если эти критерии станут предметом состязания райкомов, первичных организаций и групп, если все увлекутся «системой» ради самой «системы». Ведь может получиться так, что актив научится раскладывать человека по «вертикали» и «горизонтали» и даже графически вычерчивать «активность» каждого из нас. И может получиться так, что актив будет с удовольствием это делать, радуясь, что каждый человек теперь виден, каждый понятен и сравним, что исчезла наконец путаница этих человеческих душ, этих «индивидуальностей». И может в итоге получиться так, что, состязаясь между собой, организации будут видеть, как идеал, некую «среднюю личность», которая и в ТТМ участвует, и в худ. самодеятельности, и в «прожекторе» — словом, «тянет» по всем двадцати пяти пунктам. Но тянуть по всем с «высокой активностью» нельзя, можно со «средней». Однако правильно ли видеть в этом «усреднении» идеал!
Нет, сама по себе «система критериев», быть может, вовсе не плоха. Возможно, она даже идеальна! Но она сослужит добрую службу тому комсомольскому работнику и активисту, которые будут пристально вглядываться в существо дела и добросовестно и умно им заниматься. А тем, кто не склонен докапываться до существа, а не прочь оградить себя частоколом формальной деятельности, «система критериев» не поможет. Однако кое-кто надеется, что именно так и должно произойти: помимо усилий человека, все расставится по местам, каждому воздастся по заслугам. Такой взгляд таит в себе немалый просчет. Тут легко ошибиться. Демагога можно, например, посчитать «активным» и даже очень, поскольку он «...часто выступает с принципиальной критикой». А как разобраться в существе «критики», «система» не подскажет. Определить это сумеет лишь толковый и грамотный секретарь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Корреспондент журнала Юрий Свердлов беседует с Раулем Нуньесом, руководителем делегации Перу на X Всемирном фестивале молодежи и студентов, секретарем ЦК Перуанской коммунистической молодежи