Вскоре и третий вражеский истребитель, убедившись в бесполезности атак, сбавил газ, отстал... Михаил видел даже, как он начал развертываться. Потом скрылся в облаке.

- Вот и слетали, - весело сказал Буражников, выходя из кабины на своем аэродроме. - Хорошо слетали, Михаил?

Он почувствовал удар в ногу, словно что - то обожгло его. Приложил руку в мягкой меховой перчатке к бедру, отнял ее. Перчатка вся в крови. Через мгновенье кровь замерзла. Они летели на большой высоте. Дымки разрывающихся снарядов зениток ползли вокруг машины. Пожалуй, их было больше чем обычно. Но этого и следовало ожидать. Пункт, который они сейчас бомбили, очень важный, и, понятно, белофинны его основательно прикрыли.

Рыжаков осмотрелся. Четыре пробоины зияли в стенках корпуса. Один из осколков перебил тягу рулевого управления и лонжерон. Тяга держалась на честном слове. Оборвется тяга, самолет перестанет управляться. Это гибель. Правда, можно выброситься с парашютом. Но машина... Наша машина упадет на чужой территории, на территории врага. Нет! Никогда!... Хорошо еще, что комиссар вел машину в горизонтальном полете...

Чуть мутило...

Что, если Буражников начнет набирать высоту? Тяга немедленно разорвется... Рыжаков схватил руками оба ее конца, соединил и стал держать.

Нужно было держать тягу, каких бы усилий это ни стоило. Но прежде всего дать знать о положении дел. Изловчился, захватил правой рукой оба конца пробитой трубки, а левой просигнализировал командиру корабля:

- Ранен. Тяга рулевого управления чуть держится. Лонжерон перебит.

- Как чувствуешь, тяжело равен? - последовал вопрос.

- Не знаю.

- За воздухом следить можешь?

- Могу.

- Крепись, Миша...

Движения стеснял парашют. Он подвешен рядом, чтобы в случае нужды стрелок мог выброситься из гибнущей машины. Но теперь он мешал. Рыжаков откинул его в глубь машины. Так удобнее держать поврежденную тягу. Она гнулась, подозрительно потрескивала. Но он держал ее обеими руками изо всех сил.

Неужели пришли уже домой? Так быстро! Не может этого быть!... Все же, видимо, так. Измерительные приборы показывают: Буражников готовится выпускать шасси.

Взглянул за борт - закружилась голова: глаза затянула какая - то туманная завеса.

Да, дома!

Но почему не горят сигнальные огни на приборной доске у него перед глазами? Они должны засветиться в тот момент, когда вилки шасси выйдут из крыла. Может быть, ему только кажется, что не горят? Надо напрячь всю свою волю, надо знать это совершенно точно. Если шасси не выпущено, если повреждены механизмы, его обязанность пустить в ход аварийную систему выпуска.

Противная пелена застилает зрение. Он зажмуривает глаза, снова их открывает. Все начинает плыть как в тумане.

Нужно выпускать шасси. Буражников посадит машину и без него, но разве это - дело? Что будет с Одинцовым (он сидят впереди, в застекленной турели), посадка без шасси - это возможный капот. Тогда Одинцова ранит, конечно... Да и для машины посадка без шасси не пройдет даром. На несколько дней она выйдет из строя. Нужно выпустить шасси! Нужно!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.