Ну, вот и всё, и конец свободе. Промелькнёт за окном серый предзимний день, протянется долгая, без сна, ночь, а утром войдёт полицейский, щёлкнут стальные наручники на запястьях - и в тюрьму. Надолго ли? Может, на полгода, на год, а то и больше. Сила на их стороне, и они постараются выслужиться перед своими хозяевами - янки.

«Кто может вступиться за меня? - подумала Эльза. - Пожалуй, некому». Товарищи, наверное, даже не знают, где Эльза, что с нею, какая судьба её ожидает. Да и что они могут сделать, её молодые друзья, если и не таких, как она, девчонок, а взрослых, сильных борцов за мир выгоняют с работы, бросают в тюрьмы! Ведь осудили же на три года тюремного заключения её отца, вместе с другими грузчиками отказавшегося выгружать оружие с американского транспорта. А теперь осудят и её, Эльзу Крафт, за то, что она собирала подписи под Обращением Всемирного Совета Мира. Да, осудят. Сила на их стороне, а они так боятся, так ненавидят всех, кто идёт против их силы, кто борется против подготовки войны.

А всё же как это хорошо: триста восемьдесят шесть подписей! Это она, Эльза Крафт, помогла всем этим людям выразить свою волю к миру.

Она собрала бы и больше - ведь каждый честный немец готов бороться за это! - если б не тот человек с бесцветными глазами, со злобным оскалом зубов, что встретился ей у ворот порта.

Эльза подошла к нему и, улыбаясь, протянула Обращение, и вдруг глаза человека сузились, налились злобой. Он скомкал листок бумаги, зажал в кулаке и этим кулаком со всего размаха ударил Эльзу по лицу. Она упала на мостовую, а человек принялся топтать её, что-то выкрикивая на ломаном немецком языке, и больше Эльза ничего не чувствовала, не понимала.

Очнулась она уже здесь, в больнице, вся забинтованная, с опухшим лицом, с ноющей болью во всём теле. И только здесь, в отдельной палате, куда поместили её по распоряжению полиции, Эльза узнала, что жестокий тот человек оказался не немцем, как она думала, а помощником капитана с американского парохода, утром пришедшего в их порт.

- Вас будут судить, - сказал ей инспектор полиции, - и даром вам это не пройдёт! Вы оскорбили наших друзей-американцев, и в тюрьме у вас будет достаточно времени для того, чтобы подумать о своей дальнейшей жизни. А вам, - он повернулся к врачу, стоявшему тут же, - я приказываю: никого не пускать в палату, никому не сообщать, что преступница находится здесь, иначе... - он сжал кулак и с присвистом втянул в себя воздух сквозь зубы.

И доктор - седенький, розовый, пухлый - попятился от него, вытянул руки, словно защищаясь:

- Хорошо, хорошо, всё будет сделано, господин инспектор!

Когда инспектор ушёл, врач тихонько сказал ей - так, чтобы не услышал полицейский, оставшийся дежурить в коридоре, у дверей её палаты:

- Ну зачем это вам, дитя? Разве вы не видите, на чьей стороне сила? Плетью обуха не перешибить!...

С тех пор прошло много-много дней, может быть, больше двух месяцев - Эльза потеряла счёт. За всё это время девушка не видела ни одного близкого лица. Только доктор утром и вечером заходил в палату, и вместе с доктором приходила сестра, худенькая девушка с большими, глубокими тёмно-серыми глазами, в которых сквозит и молчаливое сочувствие Эльзе и, кажется, бессилие помочь ей.

Доктор, осматривая кровоподтёки и заживающие раны на теле своей пациентки, озабоченно хмурил редкие седоватые брови и ворчал что-то неразборчивое, сердитое. Сестра молча записывала его распоряжения в маленький блокнот. А возле двери, как чёрная тень, стоял полицейский и не сводил с них стерегущих глаз. Эльза понимала: скажи они что-либо, вырази ей хотя бы сочувствие - и неприятностей они не оберутся. Но сочувствие, дружеское расположение и доктора и сестры она ощущала во всём: в том, как ворчал врач, как едва заметно, но ласково проводил пухлой, в старческих морщинках рукой по коротко остриженным её волосам, как улыбался и даже подмигивал ей, стоя спиной к двери, чтобы не увидал полицейский. И хотя между ними - между Эльзой, доктором и сестрой - не было сказано почти ни одного слова, девушка полюбила их так, словно знала долгие годы, словно родными были они для неё, родными навек.

Только однажды удалось врачу и сестре зайти в палату без полицейского. Было это вечером, позднее обычного, и сестра, указав на дверь, шепнула: «Уснул». Доктор присел на краешек постели, взял в свои руки исхудавшую руку Эльзы и сбивчиво, горячо заговорил:

- Ну, дитя моё, как дела? Не падаем духом, а? Не поддаёмся унылым мыслям? И правильно! Нельзя падать духом! Посмотрим, что скажет суд, может и оправдать, верно? Вам сколько? Шестнадцать? О, вся жизнь впереди! Только мой вам совет: бросьте всё это. Они обух, а вы тоненькая плеть... Листовки, митинги, демонстрации... К чему? Поверьте, пока здесь хозяйничают американцы, нам, немцам, ничего не добиться.

- Но ведь мы... - начала Эльза, но врач замахал руками, перебил:

- Мы, мы! Что вы можете? На их пулемёты пойдёте с красными флагами? Глупости! Перестреляют - и всё. Ну, чего вы добились, собирая эти подписи?

- Миллионы немцев говорят войне «Нет!», - вставила Эльза.

- Разговоры, слова! - загорячился врач. - Никакие подписи не остановят янки, если они затеют бойню.

Теперь вмешалась сестра.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.