Добежать до себя

И Борзов остался в «предбаннике», откуда судьи за пять минут до старта выводят спортсменов на дорожку.

Тренер же американцев повел своих парней на тренировочное поле. Однако Роберт Тейлор тут же возвратился, устроился на лежанке, даже глаза закрыл.

Борзов не придал значения появлению американца. Подумал только: Тейлор чего-то вернулся, — и тут же о нем забыл. Болтал с Корнелюком, но в общем-то был весь в себе, занят сохранением достигнутой на разминке внутренней гармонии. Совершенно случайно его взгляд упал на экран телевизора... Там был Роберт Тейлор! Американец деловито возился, тщательно устанавливал стартовые колодки. Что это за видео-магнитная запись? И почему там Кроуфорд?.. Нет, не похоже на запись. Значит...

Борзов стремглав кинулся наружу. Один служитель пытался удержать его у входа, двое других вцепились мертвой хваткой буквально в пяти метрах от дорожки. «Я Борзов! Я должен бежать сейчас! Это мой забег!» — кричал он судьям, но те словно не слышали, а служители даже вознамерились выпроводить его со стадиона вообще. Тогда будущий олимпийский чемпион продемонстрировал, что он умеет не только бегать, и уже через мгновение стоял на дорожке, готовый отстоять свое право на стометровку хотя бы и кулаками. Впрочем, это не понадобилось. Здесь его оставили в покое.

Эта стометровка парадоксальна в практике Валерия Борзова. Обычно только фальстарты грозят выбить из ритма. Но их предполагаешь заранее, их в общем-то ждешь, принимаешь их как неизбежное зло, как техническую сложность — спокойно и деловито. А в этот раз все было не как надо, все выламывало из привычной колеи, швыряло из холодного в горячее. Не до внутренней гармонии! Едва успел отдышаться — вперед!.. Торопливо устанавливая колодки, он думал: если эта вспышка гнева выжгла во мне все, то на чем же я буду бежать? Неужели только на злости?..

А бег получился. И старт и длинное ускорение — все давалось непривычно легко и непринужденно. Прежний план — выпустить Тейлора вперед, чтобы усыпить его бдительность в финале, — сам по себе отпал уже потому хотя бы, что Тейлор безнадежно проиграл старт и сразу отстал. Теперь где-то сзади он рубился с Кроуфордом, а Борзов летел вперед, и вроде бы совсем не напрягался, но те двое почему-то все не могли его достать, хотя он слышал, что оба идут на пределе... Короче говоря, так и не разобравшись, что же происходит, Борзов метров за двадцать до финиша бросил бежать, докатывал по инерции, потому что победа в забеге была ему обеспечена, а о большем он пока не думал. Но когда стало известно, что эти сто метров он пробежал за 10,07 по электронному секундомеру, что равнозначно приблизительно 9,85 по ручному, то есть новому мировому рекорду (увы, никто теперь не регистрирует рекордов по ручным секундомерам, а рекорды-то остались прежние; выходит, цена им теперь выше — на целых полторы секунды; потому и «топчутся» нынче спринтеры: в два раза тяжелей стала для них десятая секунда), он расстроился. Ведь отработай он дистанцию в полную силу, хотя бы в свои обычные девять десятых, может быть, рядом с новым мировым рекордом уже было бы вписано его имя. А так еще когда это будет, когда это повторится — неожиданная внутренняя легкость, вдохновение тела, ломающее самые смелые представления о доступных человеку скоростях.

Стал ли этот забег уроком для Борзова и Петровского?

На Олимпиаде — нет. Потому что нельзя было рисковать, а предельные скорости — это всегда огромная вероятность травмы. Потому что задача была другая: не рекорд, а победа. И с этой задачей они блестяще справились.

Ну а теперь? Сейчас?..

Трудно сказать.

— Жизнь — это забег, — говорит Петровский, — в котором у каждого из нас только одна попытка.

Бежишь к себе. Все время бежишь к себе и пока борешься, пока выкладываешься — ты на верном пути и никто не поручится за результат: он может оказаться неожиданно высоким не только для других, но и для тебя самого. Может быть, ты не знал себя, оно лежало слишком глубоко в тебе, и было извлечено не смелостью или мечтой, а трудом, потом, самоотверженностью, самоистязанием — верностью себе.

Но если в какой-то момент ты решил: все! достигнуто! — если бросил бежать и только победно накатываешь на свой финиш, — значит, с уверенностью можно сказать: ты проиграл.

Об Олимпиаде — даже применительно к одному только Валерию Борзову — можно рассказывать бесконечно:

о спринтерском финале, где Тейлор жаждал реванша, должно быть, и не подозревая, что Борзов и Петровский к этому забегу относятся как к формальности — настолько все было ясно; и они оказались правы, Борзов оторвался легко, хотя опять бежал не в полную силу: и финишировал легко, с торжествующе вскинутыми вверх руками, что для непосвященного зрителя суть только выражение счастья, для специалистов же знак подчеркнутого преимущества (на фотографиях видно, как Тейлор падает вперед — знак последнего отчаянного усилия, а он действительно сделал в финале все, что мог, — падает туда, где должна быть ленточка, где она была только что — одну десятую секунды назад...);

о финале на 200 метров, в котором американцы обещали оккупировать пьедестал почета, но Борзов опять выиграл старт, а вираж прошел настолько технически совершенно, что не оставил ни Чарльзу Смиту, ни Ли Бартону никаких шансов; правда, американский лидер Ларри Блэк удержался за ним, а затем сделал отчаянное усилие и почти достал Борзова, все еще надеясь, как он признался потом, что у этого стометров-щика не хватит скоростной выносливости и он «сдохнет» на последних десятках метров. Ведь это ж немыслимо! Это ж не его профиль... а Борзов только взглянул на него искоса, вдруг прибавил — и все было кончено, и опять он финишировал один, с победно вскинутыми руками (это понравилось фотокорреспондентам: он обещал опять финишировать так же и сдержал слово);

о финале эстафеты 4 X 100, когда Борзов получил от Силова палочку то ли четвертым, то ли пятым, и тут зрителям почудилось, что все соперники Борзова притормозили, чтобы дать ему выйти вперед и сразиться наконец с Эди Хартом; правда, фора у американца оказалась непомерно велика — без малого десять метров. «Но если бы нам пришлось бежать двести даже с таким гандикапом — я б его точно победил, — сказал Борзов, — в Мюнхене я все мог». И я ему верю: ведь в Чехословакии в такой же эстафете он сумел пробежать стометровку за 8,8;

о пресс-конференции после первого финала, на которую не изволили явиться второй и третий призеры, а журналисты изощрялись в провокационных вопросах:

и пресс-конференции после финального бега на 200 метров, на которую отказался идти уже Борзов, возмущенный поведением американских спортсменов и журналистов.

Не буду ввязываться здесь и в бесконечную полемику с некоторыми «объективными» зарубежными комментаторами, которые до сих пор брюзжат: мол, финалы не были убедительными и Борзов ничего особенного не показал. Спорить с этим нет смысла. Был Мюнхен. Там надо было бежать.