Однако тетка лишь упрямо поджимала губы. Ничто не могло заставить ее снять зеркало. Зеркало так и оставалось висеть, только перед приходом Архипа Пантелеевича тетка завешивала его старым мешком...
Несмотря на приверженность Бахусу, Архип Пантелеевич был хорошим человеком, и если Юрику Оленьеву удавалось усыпить его бдительность, то выяснение личности чужого человека в доме кончалось ничем, и утром протрезвевший Архип Пантелеевич как ни в чем не бывало гладил племянника по голове и разыскивал для него в карманах штанов липкие, обваленные в махорке конфеты.
За выращивание сельдерея тетка взялась, наверно, из-за курицы – жар-птицы, мчавшейся по крышке сундука с золотым слитком в лапах. Эта курица – жар-птица была живым укором для тетки... Оставалось неясным, почему именно сельдерей должен был сыграть роль золотого слитка и каким образом тетка достала его семена, но факт остается фактом – в один прекрасный момент на огороде зазеленел сельдерей.
Сначала все шло отлично. Сельдерей вымахал огромным, жирным, зеленым. Только одно было плохо – никто не знал, какую часть сельдерея: корни или листья – надо употреблять в пищу. Поэтому продажа сельдерея являлась сплошным риском.
– Шо воно такэ? – спрашивала какая-нибудь хохлушка у Юрика, теребя заскорузлыми пальцами нежные побеги.
– Сельдерей, – отвечал Юрик упавшим голосом, предчувствуя дальнейшие неприятные вопросы.
– В борщ чи так его исты?
– В борщ... и так...
– А ще выбрасывать? Ботву чи корень?
– Ничего, – рисковал Юрик. – Все съедобное.
Последний довод оказывался решающим. Хохлушка брала сельдерей на пробу, а Юрик на следующий день менял место – опасался скандала.
Продажа сельдерея шла туго, за день Юрик реализовывал всего несколько пучков, а остальное выбрасывал в придорожную канаву. Не помогала и стратегическая хитрость, придуманная теткой и применяемая обычно в базарный день, когда в Макеевку съезжалась с окрестных сел масса народа. В этот день тетка приходила на базар вместе с Архипом Пантелеевичем, и они образовывали к Юрику очередь, приценивались, торговались, поднимали большой шум.
– Давай мне двадцать пучков! – кричала тетка. – Наконец-то и к нам стали возить! Я его так люблю! Откуда привез, сынок?
– С Дагэстана, – отвечал Юрик и нахлобучивал на глаза необъятную кепку Архипа Пантелеевича.
– За добро и денег не жалко, – говорила тетка и лезла под юбку за деньгами.
– На закус хорош, со сметаной, – бормотал Архип Пантелеевич запрограммированные для него слова.
Несколько человек обычно поддавались на провокацию, но крестьяне – народ осторожный и брали лишь по пучку, на пробу, тут же жевали, плевались, и дальше этого дело не шло.
Юрик Оленьев с кошелкой, в которой лежал уже увядший сельдерей, миновал кирпичную, испещренную выбоинами от осколков и пуль водокачку, прошел чахлый, вытоптанный до блеска сквер у разрушенного бомбой двухэтажного дома и вышел на пустырь, за которым располагался базар.
На пустыре, засыпанном осколками кирпича, битым стеклом, пустыми консервными банками, ржавыми, рваными гильзами снарядов, малышня играла в войну. «Немцы» в продырявленных касках с нарисованными мелом свастиками обороняли «крепость», составленную из железных бочек из-под бензина и солидола, а «наши» в пилотках с настоящими красными звездочками наступали на них, кидая камни и пустые гранаты, у которых были длинные деревянные ручки.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.