Обманув экипаж «юнкерса» широким обходным маневром, он, набрав высоту, нагнал его возле самой линии фронта. Бой продолжался не больше десяти секунд. После второй очереди Костина «юнкерс» сорвался в штопор и, крутясь, дымя, полетел вниз.
Но прошло ещё десять секунд, и струя пуль ударила в самолёт Костина сзади. Бронированная спинка кабины выдержала, и Костин остался цел. Но самолёт его сразу запылал.
Всё это произошло совершенно для него неожиданно, но он нисколько не испугался, - может быть, потому, что не успел. Совершенно машинально открепил он себя от сиденья и выпрыгнул. Прыгая, он вспомнил, что находится над линией фронта, даже за линией фронта, над позициями немцев. Но ветер дул с юга, от немцев к нам, и высота была три тысячи метров.
Ветер перенесёт его через фронт, на нашу сторону.
Парашют раскрылся хорошо. В стороне, гораздо выше себя, Костин увидел удаляющийся силуэт «мессершмитта». Этот «мессершмитт» сбил его, подкравшись сзади. Как ему удалось миновать Алексеева? Неужели он сбил и Алексеева?
Он глянул ниже, на лес, подсинённый далью, - и сердце его дрогнуло. Ветер заметно тащил его. Но не на север, а на юг. Не к нашим, а к немцам.
Непонятно, каким образом ветер переменил направление за такой короткий срок. Но не стоило об этом размышлять. В плен он не хочет. Выход есть. Застрелиться.
Странно, в это время он думал о девушке Люсе. Он думал о том, осталась ли Люся на командном пункте ждать их возвращения или ушла. «Наверно, ушла, - думал он. - Вот ещё. Очень ей надо ждать».
Когда пистолет был уже у него в руке, он вдруг заметил, что ветер переменился и несёт его от немцев к нашим.
Он хорошо видел линию фронта, видел две немецкие миномётные батареи, которые вели огонь, видел «ничью землю» и наши траншеи. Он висел над немцами, но до наших траншей было не больше пятисот метров. Ветер тянул его к нашим траншеям. Он засунул пистолет в кобуру и застегнул её. Здесь ветер не менялся уже до самой земли. Когда он волочил его над дотами немцев, в него стреляли с земли из винтовок.
Он опустился в нескольких метрах позади наших траншей. Красноармеец с автоматом, угрюмый, и недоверчивый, подошёл к нему, освободил от парашюта и повёл в землянку к своему командиру.
На командном пункте они остались вдвоём - Люся и Лёша Тарараксин. Люсе нечего было здесь делать, но уйти она не могла. Невозможно было уйти до возвращения лётчиков.
Она так тихо сидела на кожаном диванчике в комнате оперативного дежурного, что Лёша, видимо, даже забыл о её присутствии. Огонёк керосиновой лампы захирел, поник; комната наполнилась сумраком, и диванчик вместе с Люсей потонул во мраке; только Люсины глаза поблескивали.
Люся не представляла себе, что может быть на свете такая тишина. Сюда, под землю, не проникал ни один звук. Иногда тишину эту прерывал звонок телефона. Каждый из шести телефонов звонил на свой собственный лад: один - хрипло, другой - пронзительно, один - протяжно, другой - отрывисто, - и Люся мало - помалу научилась различать их по звуку. Лёша протягивал свою ручищу, хватал трубку, что - то выслушивал, что - то говорил; как Люся ни вслушивалась, из обрывистых слов его она не могла отгадать, что происходит в далёком, невидимом отсюда небе.
В промежутках между телефонными разговорами Лёша неподвижно сидел на своём вертящемся стуле спиной к столу, положив большие ладони к себе на колени и глядя прямо перед собою в сумрак; если бы не редкие вздрагивания его ресниц, можно было бы подумать, что он мёртв. В этой тишине напряжённого ожидания терялось всякое ощущение времени.
Наконец, из разговоров Лёши по телефону Люся поняла, что над аэродромом появились два самолёта и идут на посадку.
- Вернулись, - сказал ей Лёша.
- Кто? - спросила Люся.
- Увидим.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.