– Хорошего мало, но я привык. – Замолкает ненадолго. – Я тут в прошлый раз череп нашел... кости... Вон там, внизу. Нынче сходил, забросал землею. Жалко!.. Темные были люди, не понимали, что мертвому лучше лежать в земле. Все какой-никакой порядок... Нельзя без него.

Я не понимаю, о чем говорит Витька Антонов, но, кажется, он и сам не понимает этого. Непривычно слышать от него о порядке, который, сколько я помню, никогда не был ему по душе. Он, к примеру, мог сказать: «Пропускаешь уроки? И ладно. У меня вон за плечами четыре класса, а ничего, живу...»

Не пойму, какой порядок он имел в виду. Но я не расстраиваюсь. Эк-ка! Впервой, что ли? Витька Антонов из той породы людей, что не перестают удивлять. Помню, пошли мы с ним на озера, а там охотники бродят в резиновых сапогах, осторожно раздвигая тощие кусты, вьщеливают уток, срывают их с водной, в золотистых крапинах вечернего солнца поверхности. Витька Антонов тогда и сам с ружьем был, а тут вдруг выскочил на берег, закричал что есть мочи, размахивая руками, и не успокоился, пока утки не снялись с озер и не перелетели на болота, куда охотникам нет хода. А потом долго переругивался с мужиками: те злые, могли и. побить, только достать Витьку Антонова не так-то просто, не подпускает к себе ближе чем на пять шагов, отскочит в сторону, дразнится... Помню, спрашивал у него: «Зачем птицу-то вспугнул? Сам же хотел поутковать». Обиделся даже: «Хотел, хотел... Мало ли что хотел? Вот взял и раздумал». И уж когда подходили к деревне, сказал виновато: «Жалко стало уток, бестолковые какие-то... Их вьщеливают, а они покружат-покружат над озерами и опять садятся на прежнее место».

– Все какой-никакой порядок, – снова говорит Витька Антонов. – Нельзя без него.

Потом берет меня за плечи и, чуть наклонившись, вытягивает вперед руку и говорит радостно:

– А деревня-то наша отсюда маленькая-маленькая, и вокруг степь. Вроде как спичечная головка на ладони деревня-то наша.

И правда, как спичечная головка... Далеко же мы ушли от нее! А вон кажется река узкой синей полоскою и скалы на той стороне долины: снег на вершинах, он и летом будет лежать, солнце его не тронет. Там, говорят, круглый год холодно. Бывает же! Э, да чего только не бывает! А пацанам скажу, что ходил на Лысую гору, – не поверят, поди. Но да ничего, мы прихватим отсюда камешек, нет, лучше горсть земли. Вернее. Отец, когда уходил на войну, брал с собою горсть земли, завернул ее в платочек и взял. Она и теперь, землица-то эта, в вазе на подоконнике... И не тронь. А не то мать разобидится, накричит. Правильно! Еще скажу пацанам: и не страшно было на Лысой горе. И впрямь не страшно? Вру малость. Есть кое-что... Да я не маленький. Перетерплю.

– Я, когда подымался в первый раз на Лысую гору, тоже робел, – глядя на меня, говорит Витька Антонов. – Все думал, люди не скажут зря. Значит, что-то есть... А ни черта нету. Врут люди. – И тут же, усмехаясь, замечает: – Чудно даже, до чего часто врут люди. Вон жена моего дядьки... Собирает вещички в нашем доме, после того как померла мать, нашептывает: «Уж и заживем мы с тобою, Витек. Ни в чем не будет тебе отказу!» А сама все зыркает по сторонам, зыркает да еще и спрашивает: «Тут, на стене, кажется, был коврик. Не знаешь, Витек, куда он подевался?..» – Опускает глаза, что-то разглядывает на земле, потом снова подымает голову, легонько хлопает меня по плечу: – Называется, заявили... Своей пацанке отрежет от буханки, а на меня только посмотрит и вздохнет: «Ох, и накладно, Витек, содержать тебя: уж шибко много ешь».

Пальцы на моем плече сжимаются в кулак: больно...

– Ну, чего ты? – говорю. – Отпусти. Не слышит...

– Дура-баба! – восклицает. – Много я съел у нее! Считай, днями голодный ходил. В-вот... Оттого и удрал оттуда и живу теперь один.

Вспоминаю к случаю, говорю:

– У тебя вон сколько собак-то во дворе... Не дадут скучать. Будто не слышит:

– И неплохо живу. Весело живу, – улыбается, но неуверенно как-то. Недолго мы еще находимся на Лысой горе и вот уж, к моей радости, спускаемся вниз...

Не спеша, степенно входим в деревню. У первого встречного спрашиваю: который теперь час? «Никак седьмой? » – отвечает. Это меня устраивает. Значит, отец ушел в школу. Нынче там концерт, и отец читает стихи Маяковского. Наверно, опять, как и в прошлый раз, «Стихи о советском паспорте». Он любит выступать со сцены; хлебом не корми, дай только во весь голос заявить: «Я волком бы выгрыз бюрократизм...» А еще он любит после концерта спрашивать у меня ли, у сестры ли: «Здорово я нынче читал?» Может, и здорово, не знаю. Ребятам нравится, и Витьке Антонову нравится. Однажды признался, что ходит на отца, как на артиста. Чудак человек. Это я о Витьке Антонове. Да и отец не лучше. Шумит со сцены, руками размахивает – неудобно мне...

Просыпаюсь позже обычного: воскресенье. Лежу в постели, вспоминаю, что было со мною вчера, и улыбаюсь: смелый я пацан! На Лысой горе побывал и не испугался. Надо будет рассказать дружкам, похвастаться.

Но похвастаться нынче не удалось. Только выхожу в улицу, слышу, стреляют сначала в одном конце деревни, потом в другом. Бах! Бах! Вижу Витьку Антонова, лицо хмурое, спешит куда-то...

– Чего это пуляют? – спрашиваю. – Никак опять война?

– Типун тебе на язык! – говорит парень. – Бездворных собак отстреливают. Вон оно что! Бегу следом за Витькой Антоновым: у него собак во дворе – и не

перечтешь сколько. Днем убегают, а к ночи возвращаются. Живут. По пути встречаем девчонку, да нет, пожалуй, девушку. Постарше меня. Волосы у нее выбиваются из-под косынки, в глазах испуг. Новенькая. Я не видел ее раньше в деревне. Видать, та самая, что приехала с матерью из города, а поселилась в баньке у тетки Парани. Конечно, она. Кто нее еще? Останавливается подле нас.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.