И темнеет за трапом вода, И качается солнечный свод... Словно в память, уходим туда, Где на год опускается год.

Из песни Николаевского КПИ

Двенадцать неизвестных...

Есть тайны, которые перестают быть тайнами, как только к ним прикасается бережная и терпеливая человеческая рука. Наша тайна упорнее. Много лет ею занимаются люди, но так и не раскрыли ее до конца. Вот что мы знаем. 4, 5 или 6 апреля 1944 года (в разных архивных документах по-разному) около шести часов вечера в четырех милях к западу от Очакова (это одинаково во всех документах) в море раздался взрыв. В то время жители недавно освобожденного города не отвыкли еще от взрывов и не обратили на него особого внимания. Лишь несколько человек, которые случайно были на берегу в разных местах - в городе и на косе, - успели заметить столб дыма и взлетевшие обломки какого-то судна. Смотритель Нижне-Викторовского маяка Осип Степанович Мотронюк тоже видел взрыв. Но сделать он ничего не мог - немцы угнали и потопили все лодки. Лишь к утру смотрителю удалось раздобыть старый ял. Прикидывая переменное местное течение, которое здесь работает из Днепровско-Бугского лимана в море, он вышел к месту, где затонуло судно. Мотронюк заметил плавающего на обломке человека. Спасенный назвался армейским телефонистом Михаилом Мухиным и рассказал, что подорвавшееся судно - бывший сейнер лупаревского рыболовецкого колхоза «Дельфин». Сейнер перевозил документы штаба и политотдела гвардейской части из Очакова на место новой дислокации. На сейнере, кроме того, находились знамя части и сейф с особо важными документами. Через несколько дней к Мотронюку приходили штабные офицеры и подробно расспрашивали его о гибели «Дельфина». Искали водолазов, чтобы по горячим следам обследовать подорвавшийся сейнер и спасти документы. Среди найденных обломков и разных случайных вещей и документов не было ни одного из сейфа. Это позволяло надеяться, что стальной сейф остался невредимым. Но в той обстановке погибший сейнер так и не обследовали. А за несколько дней перед этим событием был освобожден от фашистов город Николаев. Горстка моряков и солдат старшего лейтенанта Константина Ольшанского, занявшая огромный николаевский элеватор, ценой своих жизней (они почти все Члены Николаевского клуба подводных исследований стали лауреатами второго Всесоюзного похода советской молодежи по местам боевой, трудовой и революционной славы погибли) проложила нашим войскам дорогу к городу. Когда Сталину доложили об этом десанте, он сказал, что всем его участникам нужно присвоить звание Героя Советского Союза. Через несколько дней Верховный Главнокомандующий спросил, когда выйдет Указ о награждении 67 десантников (тогда считали, что в отряде Константина Ольшанского 67 человек). Сталину ответили, что списки бойцов уточняются. Списки действительно уточнялись. В десанте было пятьдесят пять морских пехотинцев и двенадцать радистов и саперов, приданных отряду буквально в самый последний момент. За документами этих двенадцати героев и была задержка. Запросили штаб и политотдел части. Но они в это время находились на сейнере «Дельфин», который подорвался на мине. Сейф и архивы оказались под водой. Докладывать Сталину о том, что фамилии некоторых погибших героев так и не удалось выяснить, никто не решился. Кто-то придумал выход. В готовящийся Указ к пятидесяти пяти морским пехотинцам Константина Ольшанского добавили двенадцать бойцов, представленных к Золотой Звезде Героя, из других частей и соединений. И в апреле 1944 года вышел Указ о присвоении 67 воинам звания Героя. В дни празднования двадцатилетия Победы в газетах был опубликован Указ о награждении 68-го участника десанта - николаевского рыбака Андрея Ивановича Андреева, который был проводником. Фамилии двух десантников - капитана Бориса Александровича Монастырских и старшего сержанта Виктора Степановича Самойлова (из тех двенадцати человек) -после многолетних поисков, изучения воспоминаний и архивных документов недавно удалось установить. Имена десяти, по-видимому, рядовых бойцов-десантников до сих пор неизвестны.

«Два нуля» доверху

И вот стоит на пустынной Бейкушской косе, за маяком, десяток палаток. Рядом фанерная времянка - здесь ее пышно называют камбузом, - около нее полузакопанные в песок деревянные бочонки-анкерки с водой да лежат аккуратно, друг к дружке, как солдатская амуниция, желтые, серые, синие, красные спаренные баллоны - акваланги. Утро.

- Подъем! - разносится по лагерю «электроголос» начальника экспедиции Михаила Николаевича Коновалова. И вот уже носятся акваланги с косы на берег. С берега на катер. И вот уже заместитель начальника экспедиции Виталий Кудря, вступая на качнувшийся борт катера со своим «личным» тяжеленным трехбаллонным аквалангом, начинает неизменную песню, из которой, кстати, знает всего лишь одну строчку. Каждый раз, когда наше суденышко начинает сильно качаться, с кормы, где сидит «начальство», раздается бодрый голос Кудри: Морской гигант кренился и стонал... Выходим в море. Рассаживаемся. Толя Корчагин, ответственный за информацию, берется за дневник экспедиции. Анатолий Копытченко, капитан, - за штурвал катера. Светлана Белышева, медик экспедиции, - за походную аптечку. Миша Тернов-ский, боцман, - за свое боцманское хозяйство. А Наташа Артамонова стоит на берегу и машет нам рукой. Она сегодня дежурит «на камбузе». И ей, наверное, кажется, что именно сегодня мы найдем то, что ищем. Наше место - 35-й поворотный буй. Одинокая красная железная бочка с фонарем-мигалкой. Буй стоит на оживленном перекрестке фарватеров и, когда на море волнение, равномерно и томительно мычит своей сиреной. Когда особенно сильны волны и ветер, его «голос» слышен у нас на косе. Невдалеке от буя наша веха, означающая район поисков. Копытченко командует:

- Машина стоп. Якорь отдать. «Два нуля» доверху. Два красно-черно-сине-желтых флажка означают, что в данном месте идут подводные работы.

- Приготовиться аквалангистам! Пройдет месяц-другой, и николаевские спортсмены-подводники снова станут студентами, рабочими, инженерами, техниками, служащими. На море же они моряки. И пусть однажды врид боцмана Петя Маркитан (подменявший Мишу Терновского) поднимет «Два нуля» вверх ногами (позор на все Черное море!), а кто-нибудь другой неправильно выполнит команду, за шуткой и дружеской подначкой этих ребят видится большая «моряцкая» страсть. Эта же страсть заставит всех отказаться от субботних вечеров и выходных дней и пойти обследовать перед началом летнего сезона городские пляжи, проверять нитку николаевского магистрального газопровода, дежурить на спасательных станциях - и все для того, чтобы заработать на свою подводную экспедицию шесть тысяч рублей.... Начинаем траление. Два яла веером расходятся на определенное расстояние и ведут по дну семидесятиметровый упругий трал. Подводная «прополка». По натяжению узнаем: трал за что-то зацепился. За борт прыгает дежурный аквалангист. Скоро он выплывает: камень. Снова на весла. Снова, как мухи, ползут по спокойному морю наши ялы. Алеют на руках мозоли от весел. Качается на легких волнах 35-й буй. Пламенеют на очаковском пляже далекие тенты и костюмы купальщиц. Мы им не завидуем. У нас свои заботы. Очередная натяжка трала. Аквалангист докладывает, что трос зацепился за самолет. В 1943-м летал над фарватерами большой немецкий гидросамолет, ставил мины. Фашист так увлекся, что сам загрохотал за очередной сброшенной миной в волны. Что же, лежи, где тебе положено, и не отвлекай от дела. Море разделено у нас на квадраты. По створам и приметным ориентирам на берегу мы «пропалываем» каждый квадрат. И когда-нибудь наш трал должен, обязательно должен зацепиться за то, что нам нужно. Ведь где-то здесь, под нами, на дне около 35-го поворотного буя, на оживленном морском перекрестке, лежат документы героев. Сегодня всем нам кажется, что пришла наконец удача. Найден пятнадцатиметровый обломок деревянного судна («Дельфин» был деревянным). По корме - 4 метра (у «Дельфина» тоже 4 метра). Но предоставим слово «летописцу» экспедиции Толе Корчагину: «28 июня. Начали траление параваном. Получается отлично! Ширина захвата - 25-35 метров. Во второй половине дня сильно зацепились. Идет Виктор Загоруйко. Нужно было видеть его физиономию, когда он вынырнул. «Пусть меня повесят на рее, если это не «Дельфин»!» Действительно, трал зацепился за остатки деревянного судна. В этом месте сильное течение. Глубина - 9 метров. Видимость - 2-3 метра». Под воду уходят самые опытные аквалангисты: Михаил Коновалов, Виталий Кудря, Анатолий Корчагин. Видно плохо. Мешают тучи ила. Работать приходится почти на ощупь, вдобавок в холодной воде. Нащупаны на корме два люка. Один, очевидно, ведет в румпельное отделение, второй - в машину. Проникнуть и посмотреть машину - это уже прямое доказательство. Нам известно, какая машина была на «Дельфине». Но протиснуться в люки никак не удается. Они очень узкие. Кроме того, все внутренние помещения доверху заилены. Тут помочь может только грунтосос. А нам надо твердо доказать, что это «Дельфин»! Иначе никто нам грунтососа не даст. Вытащен кусок дерева, изъеденный черноморским червем торедо. На куске следы вара и краски. А как был покрашен «Дельфин»? Надо узнать!

Последние находки Иногда к нам в лагерь приезжают старые водолазы. Они стараются помочь в поисках. А вечером начинаются водолазные рассказы. Старики вспоминают об ЭПРОНе, о поисках «Черного принца», о довоенных подъемах миноносцев в Цемесской бухте... Аквалангисты - о поисках затонувшего в 1941 году миноносца «Фрунзе». Скоро нам в последний раз поднимать «два нуля». И, как назло, попадаются обычные вещи, которые могут быть на любом небольшом судне: анкерок, лохань для засолки рыбы, деревянный блок, стеклянная банка, остатки смоленых канатов в носовом кубрике (там, верно, было боцманское хозяйство) и отлично сохранившийся мешок с гречкой. Все чаще портится погода. Чтобы не терять зря времени, снова - в который раз! - расспрашиваем очевидцев. Капитан шхуны «Летак» В. Н. Яник последним видел «Дельфина» в Очаковском порту.

- Загружен был сильно сейнер, - рассказывал Яник. - Как цыганская арба. Две сорокапятимиллиметровые пушки, ящики со снарядами на палу-бе, оружие, стулья, какие-то зачехленные предметы, мешки, щиты... А трюмы уж, верно, забиты были полностью... Куда все это могло подеваться? Правда, двадцать два с половиной года - срок немалый. И потом-взрыв. Снова проводим контрольные траления. Нет, в этом месте только одно деревянное судно, других нет. Через несколько дней Анатолий Корчагин записывает в своем дневнике: «... Продолжаем работы. С палубы, над машиной, в наличии которой нам очень бы хотелось удостовериться, сорваны еще несколько досок. Одна доска, которую Кудря пытался удержать, как пробка, вылетела на поверхность, там ее поймали. А вскоре на воде появилось жирное пятно и быстро расплылось на площади в сто квадратных метров. Можно представить, какую радость это вызвало! Раз есть масло, значит, есть и машина...» Решаемся просить грунтосос. В обком летит телеграмма. Нам обещают помочь. Ребята ждут грунтососа, а мне пора уезжать. Кончается срок командировки. В Москве получил письмо от Анатолия Корчагина. Он сообщает последние новости. Нашли две морские мины: одну - магнитно-акустическую, другую - гальвано-ударную. Грунтосос не смог быстро выйти из Николаева. А к тому времени экспедиция закончила свою работу. Толя пишет, что этим летом николаевские аквалангисты организовали новую, «более мощную экспедицию». Она должна продолжить работу. И еще одна хорошая новость: нашелся Михаил Филиппович Мухин, тот самый, которого спас смотритель Нижне-Викторовского маяка. Сейчас он живет в Яхроме под Москвой, работает мастером на ткацкой фабрике. Привожу его письмо с некоторыми сокращениями: «Это было 6 апреля 1944 года. С утра нам была дана команда сняться с места и двигаться вперед, на Одессу. Все наши батальоны ушли раньше нас, в обход Березанского лимана. А для нашего штаба была предоставлена возможность перебраться на место Черным морем на шхуне «Дельфин», которую рыбаки увели ночью у немцев. Шхуна всех взять не смогла. На нее погрузился штаб со своим имуществом и документами, и взяли нас, связистов штаба... Всей погрузкой командовал полковник Мазуркин, а командир части генерал-майор Никитин уехал на машине за батальонами. Когда отчалили от причала, все было хорошо, потом погода испортилась, поднялся шторм. Я сидел впереди машинного отделения, а когда случайно взглянул на мачту, то увидел, что к ней прикреплено наше гвардейское знамя в свернутом виде. Впереди меня лежали два бойца из комендантского взвода и пели песню. Ветер усиливался. Люди стали уходить в трюм, начальство ушло в машинное отделение. Я остался на месте наблюдать за волнами, так как я на море был впервые и мне все было интересно. Вдруг я услышал как бы звон бокалов и очутился в воздухе, потом в море. Когда вынырнул, то увидел летящие сверху вещи и обломки шхуны... Когда утонули все вещи и не стало слышно криков о помощи, я, капитан-особист и боец из комендантского взвода увидели в стороне от нас мачту нашей шхуны. Мачта все больше и больше погружалась в море и потом окончательно исчезла.... Сначала мы не понимали, что находимся на одном месте. И поняли только тогда, когда обломки от нас удалились к берегу. Тогда мы догадались, что сидим на передней части шхуны, на которой находился якорь. Якорная цепь после взрыва размоталась, и якорь утонул. Мы сидели, как на поплавке. Ночью мимо нас прошло судно, в иллюминаторах был виден свет. Мы с капитаном сильно кричали, но нас никто не услышал. Был шторм. К утру капитана и бойца смыло. Я остался один. Когда взошло солнце, то я увидел впереди себя, километрах в пяти, берег, и на нем были заметны мазанки. А слегка слева что-то вроде бухты... Вскоре я заметил, что ко мне приближается судно... На нем были люди и махали шапками...»

С карандашом и линейкой «Слегка слева что-то вроде бухты» - это участок между островом Березань и Бейкушской косой. Если смотреть из района поиска, то остров Березань накладывается на мыс Аджияск и создается иллюзия залива. Они просто сливаются. Тут Мухин прав! А вот то, что он видел «впереди себя, километрах в пяти, берег», вызывает сомнение. Человек, первый раз очутившийся на море, мог и ошибиться. Вспоминаю свидетельство старого моряка, маячного смотрителя О. Мотронюка. Мотронюк утверждает, что (если смотреть с Нижне-Викторовского маяка) «Дельфин» затонул левее 35-го буя. Беру линейку и карандаш и на карте-схеме соединяю Нижне-Викторов-ский маяк и 35-й буй пунктирной линией. Левее далеко в море провожу еще одну пунктирную линию. Первый сектор поиска. Есть еще одно интересное свидетельство. Очаковцы С. И. Охота и Ф. С. Кабаков, наблюдавшие взрыв из города, утверждают, что он произошел правее буя. Еще один пунктир из города к 35-му бую, а другой - правее. Второй сектор поиска. Их пересечение дает вероятный район гибели «Дельфина». Получается ромбовидный четырехугольник, большую часть которого мы протралили. Непротраленным остался лишь северный небольшой участочек. Казалось бы, и геометрия согласна с тем, что мы нашли именно «Дельфина». Но есть одно обстоятельство, которое нельзя сбросить со счета. Если взять циркуль и грубо отложить от точки, с которой видели взрыв Охота и Кабаков, четыре мили к западу от Очакова (свидетельство всех официальных документов о гибели сейнера), сектор поиска окажется значительно ближе к берегу. И еще. Каким курсом мог идти «Дельфин»? Если были протралены фарватеры, он бы пошел по ним. Но фарватеры забиты минами. Поэтому вероятнее, что судно шло к мысу Аджияск напрямик. Осадка позволяла. К тому же нужно было быстрее добраться до места. Многие очаковцы, не видевшие, а только слышавшие взрыв, говорят, что перед ним раздавался стук мотора. Значит, «Дельфин» шел не так далеко от берега? Эти свидетельства позволяют наметить примерный курс «Дельфина». Он пересечется с четырехмильной дугой к западу от Очакова. И вот что любопытно: любая точка в этом пересечении будет левее 35-го буя, если смотреть с Нижне-Викторовского маяка, и правее, если наблюдать из города. А тут аквалангисты не тралили. Таковы выводы. И этим летом они или отпадут, или получат прямое подтверждение.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.