Чужая

Мы вышли из правления.

- Вон, видите, крайняя изба у околицы? - Он указал на дом, стоявший на отшибе, возле одинокой развесистой ветлы. - Там конюх Федор Морозов живет. У него дочка болеет. Так к ней утром доктор приехал, на машине. Может, подвезет вас, попросите.

У дома Морозова машины не было. На ступеньках крыльца сидел сам хозяин - крупный, плечистый мужчина лет сорока, с мелкими, еле заметными оспинками на лице. Когда я подошел, он вопросительно посмотрел на меня, поздоровался кивком головы. Я спросил про доктора.

- Докторша тут. - Он поспешно поднялся и, отстранившись, будто хотел пропустить меня в дверь, добавил: - В избе она. Стряслось что - нибудь?

В его голосе послышалась тревога. Я объяснил, зачем мне потребовался доктор, и он сразу как - то обмяк, успокоился.

- Это, наверное, можно. Машина за ней придет. - Он предложил мне присесть здесь же на ступеньках и, вздохнув, проговорил: - Весь день она с Аннушкой, дочкой моей, возится. Аннушка - то горит вся, мается. Горло у нее болит.

Он потер густо заросший подбородок. Лицо его поблекло, красноватые, набухшие веки тяжело опустились. Я предложил ему сигарету. Он взял, осторожно помял крепкими коричневыми пальцами с короткими изуродованными ногтями, но не прикурил, а машинально сунул в карман белесой, застиранной гимнастерки.

За дверью послышались женские голоса. Мы поднялись, и Морозов торопливо прошептал:

- Докторша в сенцах. Ступайте, спросите у нее.

Я вошел. На ступеньках, ведущих из сеней во двор, стояли две женщины. Трудно было сразу разглядеть их. Я видел только, что одетая в белый халат моет руки, перегнувшись через перила, а невысокая, кругленькая поливает ей из ковшика. Они вполголоса разговаривали, но, увидев меня, смолкли. Потом кругленькая спросила:

- Вам кого?

Извинившись, я изложил свою просьбу.

- Пожалуйста, - ответила одетая в халат и, сняв с плеча полотенце, стала вытирать руки. - Только вам придется подождать. Я пробуду здесь еще с полчаса, да и машина раньше не придет.

Я сказал, что подожду, и, уже освоившись с полутьмой сеней, разглядел доктора. Это была худенькая девушка со смуглым большеглазым лицом.

Вытерев руки, она аккуратно сложила полотенце, сунула его под мышку.

- Идемте, Варвара Сергеевна.

Варвара Сергеевна бросила ковшик в ведро и, опередив девушку, открыла дверь в избу. Оттуда полыхнул яркий свет, и кончики коротких белокурых волос доктора сделались золотыми. И я вспомнил осинник... Это была она.

Снова усевшись рядом с Федором Морозовым на ступеньках крыльца, я стал расспрашивать его о докторе.

Перевалило за полдень. Шуршала ветла. У дороги, за порослью бузины, тоскливо мычал теленок, из - за реки приплывали приглушенные женские голоса. Пахло хлевом, теплой землей, черемухой. Морозов гудел:

- И откуда силы у нее берутся? Ведь как хворостинка сама - то. А вот поди. Прошлой осенью в Юрьеве у бригадира целую неделю сидела, прямо из могилы человека вызволила. Бабы теперь только и кудахчут: «Надежда Павловна, Надежда Павловна...».