– Фернандо Передо, – ответил отец и пожал протянутую руку.
– По прозвищу «Чуть-Чуть», – добавил Юханссон. – Мне нравится ваше прозвище, дон Фернандо.
Пока они толпой шли к ресторанчику, Мануэль возбужденно спросил Педро, не фотографировал ли приезжий его на скале и не купил ли его снимков. Он очень огорчился, когда узнал, что ни того, ни другого тот не сделал.
– Есть из-за чего волноваться, – сказал Педро.
– Пора бы тебе уже заглядывать в газеты, ниньо, – пренебрежительно ответил Мануэль. – Тогда бы ты знал, что этот швед – известный писатель. Если он про меня напишет, это будет такое паблисити! – Мануэль любил вставлять в свою речь словечки американцев.
Но длиннолицый Юханссон, видно, не собирался делать Мануэлю паблисити. Он сидел с прыгунами за столом, угощал их горячими пирогами-энчиладас и виски с содовой. Прыгуны пили немного. Прыгун, который много пьет, уже не прыгун, и Юханссон не стал настаивать. Но себе он наливал и наливал. И когда прыгуны выпили столько, сколько им позволил Фернандо, а Юханссон выпил столько, сколько хотел, он произнес речь. Его длинное лицо стало красным, глаза блестели, но говорил он по-испански еще более отчетливо и твердо.
– Я знаю все способы, какие в наше время придумал человек, чтобы сломать себе голову, и все приемы, которые он придумал, чтобы ее не сломать, – сказал он. – Это моя специальность. Я смотрел на индийских факиров. Они вынимают из корзин голыми руками ядовитых кобр – ядовитых без всякого обмана. И я напасал об этом... Я написал о канатоходце, который взялся перейти по канату над Ниагарой. Я смотрел, как работают торреро – ваши и испанские. И я не написал об этом, потому что об этом все уже написано другими. Я был в лагере Хиллари, когда он начал подъем на Эверест... И об этом я тоже написал. Но то, что делаете вы... Такого еще не бывало! За ваше искусство, дон Фернандо!
– Для нас это большая честь, – сказал отец, – если вы выпьете за нас.
– Я выпью со всеми вами, – упрямо сказал Юханссон, – но именно за вас, дон Фернандо. За вас одного. Ваши компаньерос тоже мастера своего дела, а вы мастер и еще чуть-чуть. У вас философское прозвище, дон Фернандо, – сказал он, и его лицо помрачнело. – Все дело всегда в чуть-чуть. В газетах написано: «Большой писатель на Скале Прыгунов. Петер Юханссон в восторге от головокружительного зрелища». Вранье! Зрелище действительно головокружительное, да только я совсем не большой писатель. А почему? Мне не хватило чуть-чуть! Я тоже хотел бы ничего не бояться. Не вышло!» Еще один стаканчик – отра копита – за того, кто заслужил титул Чуть-Чуть!
Юханссон заметно опьянел. Он долго говорил свою речь. Прыгуны внимательно слушали и вежливо кивали, Мануэль злился, а Педро глаз не спускал с человека, который так говорит об его отце. Значит, приезжий понял, что каждый день делает Фернандо Чуть-Чуть, когда проходит по самому краю доски, чтобы другие не боялись пройти по ее середине...
Юханссон уехал, а все осталось по-прежнему. Мануэль красовался перед приезжими, Педро продавал фотография, отец делал свое «чуть-чуть» все более опасным. Туристы приезжали и уезжали, а прыгуны оставались на скале...
Сезон кончился, и потянулись глухие месяцы. А новый сезон начался неудачно. То ли потому, что Мануэля и еще нескольких прыгунов, которые научились его ухваткам, увезли выступать в цирках, то ли потому, что все насмотрелись на прыжки, – разные люди много раз снимали их для экрана, – только прыгуны целыми днями напрасно ждали зрителей. В такие дни они сидели, опершись спиной о камень, подтянув колени н свесив на них голову с низко опущенной соломенной шляпой. Педро тоже сидел в такие дни в позе ожидания. Когда они возвращались со скалы домой, отец сумрачно молчал, и Педро ни о чем его не спрашивал. Все понятно и так – невесело мужчинам приходить к своему очагу, почти ничего не заработав за день. Младшие – у Педро было две сестры н маленький брат – тоже ни о чем не спрашивали. Все было видно по лицам отца и старшего брата.
А все потому, что мы забросили поля, – сумрачно сказал отец, когда они однажды возвращались домой. – Да что теперь говорить! Поля нас все равно не прокормят. Отвыкли мы. И быков продали.
Отец думал долго и трудно. Он сидел до ночи на пороге дома, курил толстую сигару и строгал ножом палочку, покуда она вся не превращалась в стружки, а утром, невыспавшийся н потому еще более угрюмый, чем всегда, шел на скалу и снова сидел, обхватив колени руками и свесив голову в широкополой шляпе.
Он думал.
И он придумал! Пошел с этим к директору отеля – и вернулся с деньгами. А в местной газете и в газете, которую специально для туристов издают на английском языке, и на афишах, расклеенных по всему курорту, появилось объявление: «Скоро ночной праздник в отеле «Утес» и на Скале Прыгунов! Увенчание праздника – небывалый аттракцион. Скала Прыгунов ночью. Традиция и сенсация!»
Около скалы появились монтеры и осветители. Они тянули на площадку временную проводку, развешивали гирлянды ламп, устанавливали прожекторы...
А Фернандо повел сына в магазин. Магазин назывался «Эльдорадо де Касадорес» – «Охотничий рай». И это действительно был рай! На стенах поблескивали черными стволами охотничьи ружья. Глядя на них, ты чувствовал, как упираешь приклад в плечо и прижимаешься к нему щекой. Под стеклом прилавка лежали парадные револьверы, такие, какие употребляли в старину и какие до сих пор носят наездники-щеголи – чарро. У этих револьверов барабан с семью большими патронами н изогнутая ручка с перламутровыми щечками, длинный ствол и серебряная отделка. А рядом кобуры, конечно, открытые, чтобы хорошо была видна вся красота такого револьвера. И маленькие, но даже на вид тяжелые и внушительные браунинги-пугачи. Они выглядят, как настоящие, а стреляют еще громче. А какие тут патронташи, как пахнет их кожа и как грозно выглядывают из гнезд никелированные пули! И седла – американские и мексиканские, –и силки для птицы, и охотничьи сумки, и надувные матрацы, и какие-то трезубцы – это, наверное, остроги для крупной рыбы, – и спиннинги, и кожаные куртки, и акваланги. Любая вещь в этом магазине сделала бы Педро счастливым – хоть бы просто в руках подержать!
– Сколько ракет вам положить, сеньор? – спросил продавец.
– Пачку, – ответил отец. – Не больше?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.