Прошу заметить, что при всех житейских невзгодах Буслаев должен был являться на завод аккуратно к семи утра и, несмотря на усталость после бессонных ночей, выстаивать на ногах свои восемь часов. Они нелегко ему давались - эти восемь часов тяжелого труда, но Буслаев не сдавал: здесь больше, чем когда - либо, пригодилась ему привитая армией точность, выдержка и дисциплинированность.

Хуже было моральное состояние этого товарища. Привыкший к товарищескому кругу, к теплоте и отзывчивости общежития красной казармы, где осоед по койке рад поделиться последней цигаркой, Буслаев пробовал с такой же бесцеремонной простотой подойти к заводским комсомольцам - товарищам по ячейке... Здесь он обжегся. Парень, у которого он попросил взаймы полтинник на обед, с обидной неискренностью ответил ему отказом, хотя тут же, на глазах Буслаева, угощал раскрашенных девиц чаем с пирожками. На такое же отношение он наткнулся, заикнувшись о своей нужде. У одного оказалась квартира тесная, другому неудобно было перед родителями пустить переночевать «чужого человека», к третьему жена собиралась как - раз в этот день приехать. И так далее и тому подобное, словом, у каждого находился какой - нибудь уважительный резон. Доведенный до отчаяния, он однажды прижал секретаря к стенке и спросил его в упор: «Где ж мне жить?» Секретарь равнодушно посмотрел на него и ответил, как всегда отвечают в подобных случаях: у нас, мол, не МУНИ, распределением площади ячейка - не занимается, на всех домами не напасешься, и Буслаев не один такой ходит. Живи Буслаев хоть в собачьей конуре, -

он, секретарь, ничем, к глубокому сожалению, помочь ему не может.

По любопытному совпадению обстоятельств, на заводском дворе оказалась большая собачья будка, занимаемая почтенным престарелым псом. И именно туда, с секретарского благословения, направился Буслаев. О чем они говорили между собой, человек и собака, как делили жилплощадь - нам неизвестно, но факт остается фактом: они поладили, и с тех пор комсомолец Буслаев (возвращался из клуба или собрания ячейки домой в собачью конуру. Ячейка знала об этом и... молчала.

После бродяжничества по ночлежкам и кладбищенских скитаний Буслаев, естественно, не отличался изысканной внешностью. Солдатская шинель - верный спутник походов, заменяющий разом матрац, подушку и одеяло, - засалилась и свалялась; порыжевшие «буцы» настоятельно «просили каши». Когда Буслаев в своей грязной, засаленной шинелишке, небритый, угрюмый заходил вечером в клуб, комсомольцы отодвигались от него и отворачивались, боясь, очевидно, как бы он не занял двугривенного или не напросился ночевать. Секретарь ячейки избегал его, как умел, и увиливал от прямого разговора.

Не с кем было Буслаеву поговорить, не у кого было искать внимания и сочувствия. Неудивительно, что он пошел по проторенной дорожке: из клуба в пивнушку, от бутылки пива к бутылке русской горькой. Однако, Буслаев недаром прошел хорошую комсомольскую школу: его здоровой натуре претило это дешевое утешение: «заливай горе зеленым вином», и в то же время он не видел иного выхода. Парня стали одолевать мрачные мысли, которых не могло рассеять общество добродушного пса, с которым он коротал ночи. Буслаев был близок к самоубийству. Не хватало лишь последнего решающего толчка...

Буслаев не погиб. В последнюю минуту счастье ему улыбнулось. Он встретил на улице военкома части, где получил боевое крещение, - части, с которой он, Буслаев, ходил на Варшаву в памятном двадцатом году. Бравый военком отвел Буслаева в свою каморку и, не говоря жалких слов о тесноте, родителях и жене из Саратова, предложил располагаться в ней, как дома. Там живет Буслаев и до сих пор.

Для нас суть дела, конечно, не в Буслаева. Нам важен этот незаурядный случай, как образец недостойного коммунистов бездушного отношения к товарищу.

Всего одна ступенька отделяет человека от гроба, и из двух десятков комсомольцев ни у одного не нашлось достаточно чуткости, чтобы это понять. Люди равнодушно проходили мимо, когда рядом такой же, как они, комсомолец, был, не преувеличивая, на волосок от гибели. Если Буслаев не покончил с собой, то ведь это чистая случайность. Заслуги ячейки в этом нет никакой. В конце - концов, единственным на заводе существом, отнесшимся к Буслаеву по - человечески, оказалась собака.

Молодец, собака! Честная дворняга, ты дала комсомольской ячейке хороший урок товарищеского отношения к людям. И при этом без шума, без речей. Если бы все люди были на тебя похожи!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.