Царь подсылал к нему своих людей и даже сам приезжал к нему. Дорогу к темнице песочком присыпали по этому случаю. Царь постоял у двери, повздыхал, но к узнику, сидящему на цепи, не вошел: понял, что не примирится с ним этот замученный человек. Повезли Аввакума обратно в Пафнутьев монастырь со строгим наказом «беречь его накрепко с великим опасением, чтоб он с тюрьмы не ушел и дурна никакова б над собою не учинил, и чернил и бумаги ему не давать и никого к нему не пускать не велеть, а корму давать как и прочим колодникам».

В «загадочном по своему назначению» подвале и сидел, видимо, Аввакум с прочими колодниками «в темной полатке».

Так он сидел до суда, устроенного над ним в присутствии восточных патриархов, где, услышав, что русских зовут дураками, произнес Аввакум свою громовую речь и где чуть не удушили его собственноручно высокопоставленные монахи...

...Посетители музея в Пафнутьевом монастыре всегда спрашивают Алексея Алексеевича: «Где у вас тут умерла боярыня Морозова?» И приходится объяснять, что не здесь это было, а в самом Боровске, на вершине насыпного холма, где когда-то стоял кремль. В монастыре же томился Аввакум.

Обстоятельства жизни и смерти боярыни Морозовой малоизвестны, но само имя знакомо каждому. Так кто же она, боярыня Морозова, из какого рода, как жила, как ее жизнь окончилась? Десятки Морозовых заседали в Думе при всех великих князьях и царях, были боярами и окольничими. В тридцать лет овдовевшая боярыня Феодосья Прокопьевна стала распоряжаться сказочным богатством, доставшимся ее единственному сыну, малолетнему еще Ивану Глебовичу.

В роскоши жила боярыня Морозова. Во дворцах ее полы были паркетные, на западный образец; в садах разгуливали павлины. Выезжала она в серебряных каретах, запряженных двенадцатью аргамаками, и не иначе как в сопровождении нескольких сот слуг. И при дворе положение ее было прочным: ближняя боярыня и подруга царицы славилась своим обаянием. Недаром еще покойный Борис Морозов любил беседовать с ней и благодарил: «Днесь насладихся паче меда и сота словес твоих душеполезных ».

Так и жила бы она в «земной славе», не появись в ее доме Аввакум, человек, как говорил он о себе, нищий, непородный и неразумный, человек беззаступный, одеяния, золота и серебра не имеющий, «протопоп чином, скорбей и печалей преисполненный»... Он только вернулся из сибирской ссылки, рассказывал о злоключениях своих так, что дух захватывало, громил никоновские нововведения, отстаивал «родную святую старину».

С этого и началось обращение боярыни Морозовой, «отрясание праха» богатства и роскоши, путь от «земной славы» к мученичеству и к иной славе, всенародной...

Зная мятежный образ ее мыслей и проведав о переписке с заточенным Аввакумом, царь отбирает часть ее имений, потом возвращает по настоянию ее подруги – царицы Марии Ильиничны. Но вот царица умирает, и боярыня принимает постриг, становится инокиней Феодорой, перестает «лицемерить», бывать во дворце и на церковных службах. Начинается то, что потом назвали «духовным поединком» между царем и боярыней. И за поединком следит народ, сочувствие которого не на стороне власти.

Многие прежние друзья отступились от боярыни. Лишь сестра ее княгиня Евдокия Урусова и жена стрелецкого полковника Мария Данилова остались верными ее подругами. В ночь на 16 ноября 1671 года сестер взяли под стражу, допрашивали.

Знаменитая картина Сурикова рассказывает о событии, которое произошло 19 ноября 1671 года. После допросов во Вселенских палатах Чудова монастыря в Кремле и двухдневного сидения с железными кандалами на ногах в подклети к боярыне пришел думный дьяк Стрелецкого приказа, велел снять с ног кандалы и надеть ей на шею железный ошейник – «огорлие», соединенный цепью со «стулом» – тяжелым обрубком дерева. В «Повести о боярыне Морозовой» говорится (излагаем по-современному): «И поведено было думным людям посадить ее на дровни, а конюху везти. Она села и стул возле себя положила. И везли ее мимо Чудова монастыря под царскими переходами. Высоко подняв правую руку и ясно изобразив сложение перстов, великая Феодора перекрестилась, звеня цепью. Мнила святая, что на переходах стоит царь и наблюдает за победой ее...»

Неизвестно, действительно ли смотрел царь, как везли Морозову. У Сурикова в картине написано окно с решеткой, за которой смутно угадывается человеческая фигура. К этому окну обращен горящий взор боярыни. Победа же Морозовой, по мысли великого русского художника, – в сочувствии народа. Василий Иванович Суриков писал: «Первый эскиз «Морозовой» еще в 1881 году сделал, а писать начал в восемьдесят четвертом, а выставил в восемьдесят седьмом... Очень трудно ее лицо было найти. Ведь сколько времени я его искал...» «Персты рук твоих тонкостны, а очи твои молниеносны. Кидаешься на врагов, аки лев...» Это протопоп Аввакум сказал про Морозову...»

На создание замечательной картины Сурикова вдохновляло Аввакумово «Житие». Он читал и перечитывал его, ходил по рынкам, искал типы, делал эскизы. «А юродивого я на толкучке нашел... В начале зимы было. Снег талый. Я его на снегу так и писал...»

Стасов потом сказал: «Суриков создал теперь такую картину, которая, по-моему, есть первая из всех наших картин на сюжеты из русской истории... Русская история, русский XVII век так и живут, так и дышат у него в картине...»

Конечно, в картине все верно – и костюмы и пейзаж, но величие картины не в историческом антураже, а в идее, в идее сочувствия, которое так присуще русскому народному характеру. И нищая странница, и боярышня в синей шубке, и старуха и мальчишки, и сама боярыня – Суриков искал и нашел типы национальные, нашел то общее, что объединяет народ, хотя и повествовал о расколе, о трагедии разъединения.

Летом 1673 года царь повелел перевести Морозову в Новодевичий монастырь. «Вельможные жены» приезжали в «рыдванах и коретах» понаблюдать «крепкое терпение» боярыни. Царя это сердило, он приказал отослать ее куда-нибудь в дальний монастырь. Дальним этим местом и был Боровск. Так и не удалось Морозовой добиться публичной казни, умереть на людях, мученически. Именно этого царь и не хотел – боялся ропота и жалости народной. Спрятав Морозову в боровский острог, он обрек ее на долгое умирание (умерла она в 1675 году), но лишить боярыню бессмертия в памяти людей оказался не в силах.

В космос!

История Боровска так далеко уходит в будущность человечества, что и не история она для меня вовсе, а нечто единое целое, словно монолит. Ветхи дома, на которых висят доски с напоминанием: здесь квартировал Константин Эдуардович Циолковский. Стоит здание уездного училища на том самом рукотворном холме с крутыми откосами... В этом же училище задолго до Циолковского преподавал историю и географию Николай Федорович Фёдоров, первый из задумавшихся о покорении космоса, человек, покровительствовавший Циолковскому. Тот говорил: «Федорова я считаю человеком необыкновенным, а встречу с ним – счастьем». Говорил он и о том, что Федоров «заменил университетских профессоров, с которыми я не общался. Я тогда по-юношески мечтал о покорении межпланетных пространств, мучительно искал пути к звездам, но не встречал ни одного единомышленника. В лице же Федорова судьба послала мне человека, считавшего, как и я, что люди непременно завоюют космос».

Последнее время имя Федорова вспоминают все чаще. Вспоминают, как Лев Толстой гордился, что живет «в одно время с подобным человеком». Вспоминают, что Достоевский мысли Федорова «прочел бы как свои». Вспоминают, что Максим Горький называл его «замечательным, своеобразным мыслителем».

Рассказывая о Федорове, нельзя хотя бы очень кратко не изложить суть философских раздумий, собранных через несколько лет после его смерти, в 1903 году, в книгу «Философия общего дела». Федоров бунтарски переосмысливает вопрос жизни и смерти и создает план «регуляции природы». Он предшественник советского академика В. И. Вернадского, который вместе с другими выдвинул в XX веке идею сознательного управления эволюционным процессом.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.