Эту историю мне рассказали два старика. Под прохладным солнцем северного лета, в полночь, мы сидели у костра, дым которого защищал нас от москитов. Направо, внизу, шагах в двадцати от нас Юкон катил свои беспечные веды. Налево на зеленой вершине низких холмов блистало дремотное солнце; в эту ночь и в много следующих ночей оно должно было оставаться на небе.

Старики, сидевшие возле меня - вождь Лон и Мутзак - когда-то товарищи в битвах, а сегодня только дряхлые хранители традиций и сказаний о боевых подвигах своего племени. Они были последними остатками своего поколения и теперешнее молодое, выросшее на границах мира золотоискателей, относилось к ним безо всякого почтения.

Кого могут сейчас интересовать традиции? Во что превратились могущество страшных религиозных обрядов и колдовские таинства, если ежедневно вверх и вниз по Юкону проходит, кашляя и гудя, пароход - настоящее живое чудовище, которое, презирая все законы, дышет огнем?

Какую цену может иметь наследственный титул в наши дни, когда человек, способный наколоть больше дров, чем другие, или лучше других умеющий управлять пароходом в лабиринте островов - становится самым уважаемым среди своих ближних?

Оба старика, вождь Лон и Мутзак, слишком долго жили и теперь, при новом порядке вещей для них наступило тяжелее время, - их никто не почитал, их просто не признавали. Они печально ждали прихода спасительной смерти.

В этот день они, однако, почувствовали привязанность к странному бледнолицему, который вместе с ними переносил мучения, доставляемые дымом костра и москитами, и внимательно слушал их рассказы о временах, прошедших очень давно, еще до появления парохода.

- И вот для меня выбрали девушку, - говорил вождь Лон...

Его голос, пронзительный и свистящий, снижался в хрипящий и глухой бас, переходил в слабое сопрано и выражал то пение сверчка, то кваканье жабы.

«... Для меня выбрали девушку. Мой отец Каск - та-ка, по прозвищу Выдра, был весьма недоволен, что я так мало интересуюсь женщинами. Он был стар и был вождем своего племени. Из всех его сыновей я один остался в живых, и через меня он надеялся продолжать свой род.

Но, знай, о, Белый человек, что я был очень болен. Ни охота, ни рыбная ловля меня не привлекали, и мой желудок не переваривал пищи. Как же мог я смотреть на женщин, готовиться к брачному празднеству или желать услышать лепет маленьких детей.

- Это правда, - перебил Мутзак. - Разве вождь Лон не вырвался из объятий огромного медведя, который так хватил его по черепу, что кровь хлынула из ушей!

Вождь Лон энергично кивнул головой.

- Мутзак сказал правду. Потом рана, моя хоть и зарубцевалась и перестала болеть, но болезнь перешла во внутрь головы. Когда я ходил, мои ноги дрожали, и если я поворачивал глаза к свету - они наполнялись слезами. Когда я открывал глаза - весь мир опрокидывался передо мною и все, что я видел, вертелось у меня в голове. Я чувствовал над глазами такую боль, как будто на голову наваливалась огромная тяжесть или как будто тесный обруч сжимает мой лоб. Я говорил медленно и долго искал нужное слово. Я был очень болен, и когда мой отец, Выдра, привел ко мне Казаан...

«... Она была молода и сильна, дочь моей сестры, - снова перебил Мутзак. - Она лучше всякой другой девушки из племени умела шить мокассини. Она была добра и не забывала, что мужчины издают законы, которым всякая женщина должна подчиняться.

- ... Как я говорил, мне было очень плохо, - продолжал вождь Лон. - И когда мой отец, Выдра, представил мне Казаан, я ответил: «Вы бы лучше готовились к моим похоронам, чем к моей свадьбе». Лицо моего отца потемнело от гнева и он вскричал:

- Твое желание будет исполнено. Хотя ты еще жив, но приготовься к смерти, ибо для нас ты только труп!»

- Такой способ действий не в наших обычаях, - проговорил Мутзак. - Знай, Белый человек, что все те церемонии, которые были назначены для вождя Лон, применялись только по отношению к мертвым. Но старый Выдра был очень рассержен.

«Мой отец, Выдра, говорил мало, но действовал быстро, - продолжал вождь Лон. - Он приказал людям нашего племени собраться перед палаткой, в которой я лежал. Когда все пришли, он заставил их оплакать смерть своего сына. Они запели монотонную, мрачную песню:

«О-о-о-о-с-а-гаа-га-а-их-клу-кук-их-клу-кук».

Мутзак стал ему подпевать. От этих звуков мороз проходил по коже. Вождь Лон продолжал:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.