Безопасное небо

— Сейчас пойдем на посадку.

Огней по-прежнему не было. Видимо, что-то случилось с кабелем. А может, полетел масляник. А может, просто замерзло масло: термометр показывал минус пятьдесят пять.

Надо было немедленно отправлять самолет либо на Диксон, либо в Красноярск, либо обратно в Сыктывкар. Но ни Диксон, ни Красноярск, ни Сыктывкар уже не могли принять его. «Погоды» там не было. Через час ее не будет и здесь, подумал диспетчер.

— Соберите автомашины в городе, — выключив микрофон, сказал он.

И все, кто в то время был на смене, все, кто, будучи на земле, работал в авиации, кинулись на дороги. Останавливали бульдозеры и такси, тракторы и рудовозы, «Волги» и «МАЗы». Десятки машин выстраивались с двадцатиметровыми интервалами вдоль посадочной полосы. Левые фары закрывали шапками. Машин собралось сто восемь. Сто восемь глаз готовы были вспыхнуть по первому сигналу.

— 11166. Посадку разрешаю. Выполняйте последний разворот.

— Дайте свет на полосу.

Тучи уже совсем опустились на тундру. Рваными краями они почти касались земли. Сквозь стекла кабины ничего не было видно. Словно стекла были матовыми, как дверь в кабинете зубного врача.

— 11166. До полосы пять километров. Глиссада верная. Курс правильный.

— Хорошо, — сказал летчик.

Он увидел белую снежную полосу, по краям которой ярко горели огни. Пятьдесят четыре — справа, пятьдесят четыре — слева.

— Товарищи пассажиры, вы прибыли в город Норильск, — сказала бортпроводница.

А командир корабля, надевая на ходу меховую куртку, уже шел к диспетчеру. Он торопился, чтобы сказать всем, кто собрался в маленькой, продымленной, совсем не такой, как в Москве, комнате КДП, много хороших слов. Но, войдя, он сел на табуретку и положил фуражку на колени.

— Долго меня по кругу болтали, черт подери, — сказал он.

А всем показалось, что он сказал:

— Спасибо, ребята.

* * *

Я смотрю на зеленеющее поле аэродрома и, наверное, оттого, что тучи уже висят низко-низко, а Федотов говорит, что через полчаса «закроет» порт, вспоминаю недавнюю зиму. И механиков, которые на лютом морозе готовили машины к полетам. И шоферов роторных снегоочистителей. И девушек из перронной службы.

Я смотрю на уходящие к горизонту бетонные полосы. Три километра длины, восемьдесят метров ширины каждая. Сорок восемь тысяч квадратных метров. Их чистили скреперами, и механическими щетками, и еще жаром воздушного потока от реактивного двигателя, установленного на специальной тележке.

Поперек поля идут летчики. Светло-синие плащи. Светло-синие фуражки. Сейчас на перроне все смотрят им вслед. И я смотрю и думаю: «Счастливого вам полета, друзья!» И еще я думаю о тех, кто сидит рядом со мной у радиоприемников, синоптических карт, перед экранами локаторов, кто трудится сейчас на аэродроме, вовсе не в светло-синей форме, а в простых, пропахших бензином и маслом спецовках. О тех, кто если и летал, то разве в качестве пассажиров. И мне хочется поклониться всем, кто земным трудом гарантирует безопасность неба.