Его любовь к природе была совершенно особенной: он ходил по земле, боясь примять траву, наступить на муравья, он не разрешал срубить сухое дерево — из уважения к его старости, не мог спокойно смотреть на воробья со сломанной ножкой — тут же принимался его лечить. Сентиментальность? Близко знавшие Куинджи люди говорят о другом — о совершенно необычном ощущении им природы. Он и видел все не так, как окружающие. Однажды художники, в числе которых был Репин, собрались в физическом кабинете на университетском дворе, где по инициативе Д. И. Менделеева и физика Ф. Ф. Петрушевского был поставлен опыт: с помощью нового прибора измерялась чувствительность глаза к тонким нюансам тонов. Оказалось, что Куинджи мог соперничать с прибором в точности.

Его не раз называли колдуном и волшебником, причем далеко не всегда употребляя эти слова в метафорическом значении. На это были основания. Его искусство поражало возможностями, которые были недоступны никому другому, ему ведомы были сокровенные тайны природы, которые помогали открывать новые законы искусства.

В 1880 году на Большой Морской в Петербурге, где находилось Общество поощрения художеств, в течение нескольких недель непрерывная вереница карет загораживала улицу, масса людей толпилась у подъезда и на лестнице в ожидании, когда откроется заветная дверь. Порядок устанавливал большой коренастый человек, внешность которого заставляла вспомнить Ассура — бога ассирийцев или Зевса Громовержца, — сам Архип Иванович Куинджи. Он провожал людей в комнату с завешанными шторами, где была выставлена его картина. Она висела в темной раме, делавшей ее неотличимой от затененной стены. Каждый, кто смотрел на стену, не понимал сразу, что перед ним картина, казалось, что стоишь перед открытым окном и видишь воочию черные воды Днепра, прорезанные лунным светом, темные силуэты домов на берегу, огонь костра, который безуспешно борется с победоносным сиянием луны.

Иллюзия была настолько полной, что в комнате как будто чувствовалась свежесть речного воздуха, слышался плеск волны у берега...

Несмотря на бдительный взгляд художника, находилось немало желающих дотронуться до картины — уж не спрятана ли под полотном электрическая лампочка, а может быть, в краску вделан кусочек блестящего металла? Несколько раз во время выставки Куинджи пришлось подновлять протертое полотно.

Казалось, искусство перешагнуло за грань вероятного. Художник Крамской обращается в газету «Новое время» с просьбой опубликовать нечто вроде протокола для будущего: краски на картинах Куинджи могут со временем измениться, потухнуть, пусть же знают потомки — «Ночь на Днепре» вся исполнена действительным светом и воздухом, река действительно совершает величественное свое течение, и небо — настоящее, бездонное и глубокое... Я не мог отделаться от действительного раздражения в глазу, как бы от действия света...»

В устах художника-реалиста слова эти могли значить только одно — выдавалась лицензия на чудо. Однако участь людей, способных творить чудеса, никогда не была легкой.

Сколько самых неожиданных и порой несправедливых толков вызвала «Березовая роща», написанная в 1879 году!.. Никто не отрицал силы воздействия этой картины, ставилась под сомнение принадлежность ее к искусству как таковому.

«Это же не картина, с этого надо картину писать, — так передавали слова всегда доброжелательного Шишкина. И растолковывали: «Иван Иванович считает, что здесь не соблюдены законы пейзажного жанра, все сделано наперекор этим законам, но вещь по-своему замечательная, глядя на это полотно, можно было бы написать хороший пейзаж». -

«Это действует так же сильно, как реальность, но у искусства другие задачи, и воздействие его должно быть иным...» «Горячечность леса, как страшный сон, которого не забудешь», — так говорил Крамской, противореча сам себе.

«Эффект убивает здесь искусство», — твердил пейзажист Клодт, ставший в позу ревнителя подлинного искусства, которое он «вознамерился» спасти от новоявленного «чудотворца».

В публике распространились слухи, что Куинджи, как древний алхимик, изобрел «лунную краску» и написал ею свою «Березовую рощу», вот почему приходится гадать, что здесь изображено: солнечный день или лунная ночь.

Художник не участвует в полемике, но она его задевает. Он пишет «Утро на Днепре», где нет ни луны, ни солнца — необозримые речные дали затянуты утренним туманом. Но что-то сломалось в его душе, после 1882 года он замолкает: на протяжении почти двадцати лет, вплоть до смерти, продолжая работать в мастерской, он ни разу не выставляется и никому не показывает своих полотен.

Что про него знали? Что он живет в собственном доме на Петроградской стороне и что на крыше у него устроена вышка. Каждый день, когда пушки Петропавловской крепости возвещают полдень, он поднимается сюда с кормом для птиц. Со всего города слетаются голуби, воробьи, он разговаривает с ними, лечит их, сияющий, радостный. «Птицы признают во мне своего избранника», — говорит он одному из своих друзей.

Он живет вместе с женой на скудном, нищенском рационе, не жалея денег для помощи нуждающимся молодым художникам. Его ученики в Академии художеств относятся к нему почти как к святому. Все свое состояние он завещает для помощи талантливой молодежи. Уже для современников его жизнь стала легендой. Можем ли мы считать, что знаем секрет этой жизни, секрет этого дарования?..

Лесная дорога бежит прямо на восток, на солнце. Конец мая, лето еще не вступило в свои права окончательно, но все вокруг говорит о его близком торжестве. Время близится к полудню. Легкие облака несутся по небу, и от них не падают тени. Набежал ветер — и все вдруг заструилось, задрожало беглым блеском. Сквозь листву прорвалось солнце, и как же ослепителен странный мерцающий свет! Он совершенно необычен — свет, напоминающий лунный, — иначе его не определишь. И сразу вспомнилась «Березовая роща» — этот «горячечный» и в то же время несколько призрачный свет, которым залил свое полотно художник... Он не придумал его, он нашел его в лесу, еще не летнем, но уже и не весеннем, в переходные часы — от утра к полудню.

Сколько он вариантов перепробовал, чтобы передать свое открытие, — пять или шесть, и все отверг. Весь первый план картины он погрузил в тень, срезал верхушки деревьев на среднем плане (разве мог позволить себе подобное Шишкин или Клодт), деревья заднего плана, очертив силуэтом, залил одной темной краской — как это делали народные художники в олеографических картинках, — все для того, чтобы создать контраст, утопить пространство картины, пронзить его светом — удивительным, запоминающимся на всю жизнь.

Куинджи не думал о том, что нарушает законы пейзажного жанра, потому что им двигала страсть, он должен был найти способ передачи того почти загадочного явления, которое наблюдал в природе, должен был создать свой эквивалент солнечного сияния.

Прямо за селом крутой обрыв. Заросшая чертополохом тропинка выводит к нему неожиданно — и дух захватывает от открывшегося вида: внизу речка, а дальше затянутое сизо-белой пеленой море, сливающееся с небом.

Наверное, бывают места красивее, но это замечательно тем, что воспитало глаз и душу Куинджи. На этом обрыве за селом Карасевка, под Мариуполем, прошло его детство. Надо только вглядеться в раскаленные солнцем дали, чтобы вдруг понять...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.