Алгоритм жизни

Через год-полтора мы вплотную занялись работами по созданию искусственного интеллекта. Тогда я набросал несколько идей, которые стали постепенно реализовываться. Первая из них касалась способов, с помощью которых можно научить компьютер распознавать смысл фраз на естественном человеческом языке – на русском, украинском, английском и так далее.

Помню, несколько позже выступал я уже с результатами конкретных достижений по этой теме на Международном конгрессе по проблемам переработки информации, который проходил в Мюнхене. Доклад мой вызвал тогда всеобщее удивление. Оказалось, наши работы намного превосходят все, чего добились к тому времени в этом направлении американцы. Не скрою, я испытывал гордость за нашу советскую науку. Кстати, благодаря именно этим работам наш институт сразу же приобрел мировую известность.

В институте у меня появилось много талантливых учеников и помощников. Вместе с Александром Летичевским мы занимались проблемами моделирования процессов эволюции. С Владимиром Ковалевским, ныне тоже доктором наук, профессором, разрабатывали вопросы распознавания образов. Одновременно создавали универсальный манипулятор, снабженный телевизионным передатчиком, с помощью которого воспринималась информация. Создан был и читающий автомат. Короче говоря, диапазон деятельности нашего института расширялся с каждым днем. Да тут и удивляться нечему. Все мои ученики были молоды, полны творческого задора. И стоило только бросить им какую-нибудь интересную идею, как они тут же принимались за ее развитие и воплощение.

Вполне понятно, что работы по созданию искусственного интеллекта не могли не привести к философским проблемам кибернетики, к решению вопроса, может ли машина мыслить или же она на это никогда не будет способна. Поэтому пришлось тут же организовать сначала небольшой, а потом довольно крупный методологический семинар, к которому позже примкнули и философы. Результатом этой работы явилось новое определение кибернетики, значительно расширяющее определение Винера. В свое время он занимался только проблемами управления и понимал кибернетику как науку об управлении. Искусственный же интеллект в понятие управления не попадал, так как, предположим, перевод с одного языка на другой, распознавание смысла и другие подобные операции довольно трудно назвать управлением.

Пришлось мне расширить определение предмета кибернетики, обосновать то, что кибернетика принесла с собой принципиально новый метод научного познания – кибернетический эксперимент на компьютерах. Он отличается тем, что эксперимент производится не с самим объектом, а с его кибернетической моделью, информационным описанием, находящимся в памяти машины.

Именно это обстоятельство и делает современную кибернетику даже более универсальной, чем математика, так как она применима практически ко всем наукам. Поэтому уже давно появилась кибернетика экономическая, техническая, биологическая...

Новое определение кибернетики теперь звучит так: «Кибернетика – это наука об общих законах преобразования информации в сложных системах». Это определение нашло свое отражение сначала в Украинской энциклопедии, потом в Большой Советской, затем в энциклопедии «Кибернетика», изданной у нас в стране. Появилось оно и в пятнадцатом издании Британской энциклопедии, для которой меня попросили написать статью.

В 1962 году произошло событие, которое сыграло очень большую роль в моей дальнейшей деятельности. Мне поручили подготовить научные основы национальной программы СССР в области автоматизации и организационного управления, то есть управления экономикой. Ситуация тогда сложилась для меня не из легких. В то время академиком Немчиновым и его учениками была высказана идея о том, что наряду с вычислительными центрами для научных расчетов, построенными в академиях наук, нужно создавать такие же центры общего пользования и для экономических расчетов.

Первым делом нужно было выяснить, кому нужны такие вычислительные центры и какие задачи они должны решать. Это сразу же привело меня к вопросам управления макроэкономикой, построению макроэкономических моделей. Тогда же мы придумали и разработали первую схему такого управления.

При разработке этих моделей оказалось, что их просто невозможно реализовать в вычислительных центрах, построенных по академическому принципу, как это предлагал Немчинов. Необходимо было создать охватывающую всю страну сеть из соединенных между собой каналами связи нескольких десятков тысяч вычислительных центров разных уровней.

Это был первый в мире проект такой разветвленной сети вычислительных центров. В семидесятые годы этому проекту стали придавать большое значение не только у нас, но и в мировой практике. А тогда... Даже вспоминать не хочется! И многие ученые и технические эксперты были не согласны со мной, утверждали, что такая сеть может быть детищем только XXI века.

Конечно, сейчас я со смехом вспоминаю все эти шумные споры. Мой оппоненты, как говорится, попали пальцем в небо. Какой уж тут XXI век, когда на недавней конференции ЮНЕСКО я узнал, что подобные сети вычислительных центров созданы или создаются не только в высокоразвитых странах, но и в Бенине, Индонезии... Но тогда мне было не до смеха. Реализация этой идеи с «помощью» оппозиции очень долго тормозилась. Приходилось десятки раз доказывать, убеждать, и, к сожалению, порой безрезультатно. Что же, такое, конечно, бывает, но ведь время-то шло.

Думаю, что в продвижении моей идеи, в доказательстве ее не только жизненности, но и необходимости немалую роль сыграло то, что в 1964 году мне на правительственном уровне предложили заняться автоматизацией управления в ряде машиностроительных отраслей союзного подчинения.

Обрадованные этим доверием, мы сразу же начали работу одновременно в двух направлениях. Одно из них – автоматизация нижнего уровня – предприятий. Мы прекрасно знали, что дел предстоит немало, что трудиться придется напряженно и что только успех убедит оппонентов в нашей правоте.

Прошло всего три года, и автоматизированная система «Львов» вступила в строй на Львовском телевизионном заводе.

Не забыть мне 1967 год. Когда я докладывал в Государственном комитете по науке и технике о результатах внедрения системы, в зале, где проходило заседание, был установлен телетайп. Я предложил любому из присутствующих спросить через него у системы «Львов», что происходит на заводе.

Помню, был задан вопрос: «Как дела в третьем сборочном цехе?»

Наступило секундное молчание. Нервы были не то чтобы на пределе, но все-таки напряжены. Хотя в глубине души я был уверен, что все пройдет нормально. И компьютер начал отвечать: «Сейчас 11 часов 27 минут львовского времени. Согласно плану, на это время нужно было выпустить с конвейера 117 телевизоров. Фактический выпуск – 112. Чтобы войти в график, нужно увеличить количество операторов на 2-м рабочем месте с двух до трех».

Принято говорить, что в таких случаях изобретатель вытирает дрожащей рукой пот со лба и облегченно вздыхает. Ни пота, ни вздохов, честно говоря, не было. Верил я в автоматизированную систему. И все-таки какое-то облегчение, что ли, наступило. Как же, ведь все сработало точно так, как и задумывалось. Легко стало на душе. Понял, все идет нормально.

Но испытание нашей системы на этом не закончилось. И если первая справка удивила присутствующих на заседании, то другая просто потрясла. Машине задали вопрос: «Кто из поставщиков будет тормозить работу завода через месяц?» И она тут же ответила. В ее память вводились все телеграммы об отправке грузов в адрес завода, и она прекрасно знала, откуда какие контейнеры идут, учитывала среднюю скорость движения грузов и данные о дефиците материальных средств.