После полуночи Вациетис был вызван к Ленину. Пожимая ему руку, Владимир Ильич задал прямой вопрос:

- Выдержим ли мы до утра, товарищ Вациетис?

Вопрос требовал такого же четкого ответа. Вациетис говорил потом, что это был самый решительный и ответственный момент его военной жизни. Вот почему он попросил у Владимира Ильича два часа для ответа.

Осмотрев позиции и отдав последние распоряжения командирам частей, Вациетис вновь прибыл в Кремль. Было два часа ночи. Ленин работал в своем кабинете, но тотчас же вышел навстречу командующему. Вациетис доложил обстановку и только тогда ответил на вопрос Ленина:

- Не позднее двенадцати часов 7 июля мы будем в Москве победителями.

Ян Петрович Калнынь, который в тот день был в числе бойцов, штурмовавших главное гнездо эсеров - штаб в Трехсвятительском переулке, - продолжал свой рассказ:

- Над Москвой уже начинался рассвет, но на город лег такой густой туман, что в пятнадцати шагах ничего уже не было видно. По узким переулкам, прижимаясь к стенам домов, мы буквально ощупью подтягивались к штабу эсеров, который находился в бывшем особняке Морозова. Вы понимаете, конечно, насколько рискованным было наше продвижение, если учесть, что и мы и противник были одеты тогда в форму старой русской армии. В условиях ближнего боя, который нам предстояло вести, помимо военного опыта, нужна была крайняя осторожность. Но наше стратегическое положение было еще более рискованным. Части эсеров находились за баррикадами, в окопах, на крышах и балконах домов, а наступление мы должны были вести в узких и кривых улицах под сильным ружейно - пулеметным огнем. Но и не в этом только была сложность. Против наших частей у мятежников было восемь орудий на заранее приготовленных позициях. Конечно, и у нас была артиллерия, но использовать пушки в условиях скученного города было нельзя из - за опасности пожаров и жертв мирного населения. В последний момент перед атакой был получен приказ командования не открывать огня из орудий. Это было рискованное, но гуманное решение. Оставалась только одна возможность - огонь прямой наводкой с близкого расстояния. И только одну эту возможность нужно было использовать. Тут и проявил себя боевой опыт латышских стрелков. Воспользовавшись туманом, в абсолютной тишине, мы сумели на руках выкатить одно орудие на позицию, достаточную для прямой стрельбы по окнам эсеровского штаба. Помню, что все это было проделано так, что только едва слышалось дыхание орудийной прислуги. Когда туман немного рассеялся и в трехстах шагах от себя эсеры заметили нацеленное орудие, было уже поздно, - атака началась. Первый же снаряд разорвался в комнате, по соседству с которой заседало правительство мятежников. Не думаю, что по случаю такого непредвиденного обстоятельства эсеры успели объявить перерыв; впрочем, его и не требовалось, - заседание было окончено навсегда. Около двенадцати часов дня командующий доложил Ленину, что штаб мятежников пал.

Открытым взглядом молодых глаз, таких же, как на той фотографии, он обводит лица слушающих. В зале напряженная тишина; должно быть, такая же тишина стояла в то туманное утро 7 июля перед атакой. Под впечатлением волнующего рассказа и от самого присутствия этого человека кажется, что стены музейного зала со знаменами полков, отстоявших завоевания революции, с реликвиями боевой славы латышских стрелков расширяются до границ истории. Иначе почему так взволнованны и одновременно строги лица в зале? Трудно, конечно, сказать, о чем люди думают сейчас. О многом можно думать после такого рассказа, но нельзя не думать о себе, о своей сегодняшней жизни, сверяя ее с жизнью этого седого человека.

А когда из музейного зала мы спускаемся в фойе, ступаем на серую брусчатку, отворяем двери с чугунной решеткой, повторяющей рисунок винтовочных штыков, и выходим на просторную площадь, кажется, что высокий момент сопереживания революционной истории и отношения к себе и нынешней жизни достигает предела.

На высоком цоколе в молчаливой торжественности застыли над площадью три фигуры с плотно прижатыми друг к другу плечами. Вечернее солнце окрашивает гранит блеском янтаря, высвечивает крупные, сильные черты волевых лиц. Я смотрю на них и вижу лицо Яна Петровича Калныня. В окружении молодежи он стоит у высокого постамента, и кажется сейчас, что он снова на посту. Говорят, в такие моменты обоюдного волнения происходит некое слияние желаний, и, быть может, потому никого не удивляет, что он продолжает рассказывать, теперь уже тихим, особенно волнующим голосом:

- На другой день после ликвидации мятежа я стоял на посту у кабинета Ленина. Как всегда, в своем коричневом пиджаке и таком же жилете, Владимир Ильич быстрой походкой вышел из кабинета и, проходя мимо меня, протянул мне номер «Правды» со словами, чтобы я непременно прочел статью о предательстве левых эсеров...

Ян Петрович задумывается, точно припоминая дорогие подробности, а мне приходят на память слова А. Н. Толстого об этих гвардейцах революции: «Невозмутимые, суровые, твердо держа винтовки, - глядели на проходившего Ленина. Жизнь этого человека была их жизнью...»

И был следующий день, и были другие дни жизни музея - университета - с чистым небом над Даугавой, янтарным блеском на граните монумента, когда на серой брусчатке площади стояли у памятника юноши в строгих темных костюмах, держа в ладонях твердые, новенькие, еще пахнущие свежей краской комсомольские билеты. Первый в жизни документ они получали из рук Августа Густавовича Дауме, и вместе с комсомольским билетом те же руки передавали им эстафету преемственности революционных идеалов. И я подумал тогда, вряд ли другие события смогут когда - нибудь заслонить собой эти первые минуты их комсомольской жизни и вряд ли когда - нибудь забудется этот задушевно - интимный разговор о прошлом, которое, подобно фундаменту, легло в основу их начинающейся жизни.

Память никогда не подведет и молодых призывников, которые в строгом и торжественном зале перед лицом ветеранов революционной гвардии давали здесь свою первую клятву верности. Ее принимали бывшие латышские стрелки Волдемар Пурмалис и Ганс Шпонберг, и тогда с особым волнением воспринимались их рассказы о боях под Псковом и Нарвой в день рождения Красной Армии, о легендарных битвах под Орлом и Казанью. И нужно ли говорить, что этот день навсегда отпечатается в памяти будущих солдат так же ярко, как горят сейчас красные и белые гвоздики на огненном постаменте памятника!

А цветы, кажется, срослись с подножием монумента, - зимой и летом на красном граните теплится живая жизнь. 1 сентября, в день своего первого урока мужества, цветы приносят сюда первоклассники рижских школ. 23 февраля и 9 мая с цветами приходят к памятнику старшеклассники: в эти дни им доверено стоять в почетном карауле у боевых знамен легендарных латышских полков. На гранитном постаменте оставляют живые цветы комсомольско - молодежные отряды, которые по традиции уходят отсюда в походы по местам боевой и революционной славы латышских стрелков. В такие дни вся площадь над Даугавой горит разноцветьем ярких национальных костюмов.

Деятельность музея - университета давно переросла границы республики. Уже традицией стали организуемые музеем интернациональные фестивали дружбы. Побывавшие здесь комсомольцы уральского города Мисса настолько глубоко были захвачены тем, что увидели в музее и услышали из уст ветеранов, что, вернувшись на родину, начали большую исследовательскую работу, а недавно в адрес музея пришла тяжелая бандероль - альбом неизвестных ранее фотографий и документов о латышах, организовывавших на Урале первые отряды Красной гвардии. Музей и встречи с латышскими стрелками оставили глубокий след и у комсомольцев Орловского часового завода, - на собранные средства они воздвигнули у себя на родине памятник красным латышским стрелкам, павшим в боях под Орлом - Кремами.

Примеров такой обоюдной работы, особенно удивительной за столь короткую историю жизни музея, можно привести множество. Секрет этой популярности и действенности работы музея коротко и исчерпывающе выразил его директор Волдемар Волдемарович Штейне:

- Когда закладывался первый камень в фундамент нового музея, мы понимали, что основой всей нашей научной и исследовательской работы должно стать революционно - патриотическое воспитание молодежи. Но мы поняли также и то, что действенное воспитание героическими примерами прошлого может быть основано только на эмоциональном постижении истории революции, чувстве сопереживания поколений.

Сегодня это стиль работы музея, который с полным основанием можно называть университетом революционно - патриотического воспитания.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.