Все предметы давались Юрию легко, занимался он отлично. Единственное, чего Юрий не любил, что его раздражало, - это бег. А бегать нам приходилось много. Бегали по утрам перед физзарядкой, бегали на уроках физкультуры, бегали на тактических занятиях.

- Выносливость сейчас - самое главное, - говорил Морозов, - без выносливости в современной войне сразу конец.

- Какое-то лошадиное воспитание, - ворчал Селихов, - вероятно, наш сержант по наивности полагает, что спасет нас от атомной бомбы, если научит бегать.

А однажды во время очередного утреннего марша-броска Юрий не выдержал и прямо на бегу, тяжело дыша, скороговоркой сказал сержанту:

- Товарищ сержант, дали бы отдохнуть... Никто же не видит... И вам не надо бегать, и нам хорошо...

- Разговоры! - также на бегу сердито прикрикнул сержант. - О наряде соскучились?

Будь на месте Морозова сержант поопытней, он бы, вероятно, быстро поставил Селихова на место, но Морозов, видно, просто не знал, как это сделать. Обращаться же за помощью к командиру взвода или роты не позволяла гордость.

Конечно, он мог придираться к Селихову по каждому пустячному поводу. В конце концов всегда можно найти недостаточно блестящую пуговицу или морщинку на одеяле. Он мог наказывать Селихова каждый день. Но он не делал этого. Видно, он верил в силу убеждения и упорно надеялся воздействовать на сознательность Юрия. Он оставлял Селихова после отбоя в Ленинской комнате и подолгу беседовал с ним. Юрия это забавляло больше всего. Он слушал с самым серьезным видом все, что говорил ему Морозов, время от времени даже переспрашивал, словно стараясь получше запомнить его слова, а на другой день в курилке, посмеиваясь, говорил:

- Опять о подвигах рассказывал... Героя из меня хочет сделать, не иначе...

Иногда по вечерам Морозов собирал нас всех и рассказывал об отделении, в котором он служил в прошлом году солдатом. Это отделение было лучшим в батальоне. Во всяком случае, никто не мог быстрее собраться по тревоге, никто не мог быстрее обнаружить неисправность в радиостанции...

Рассказывая, сержант увлекался, даже румянец выступал на его щеках. И мы тоже воодушевлялись, нам тоже хотелось, чтобы наше отделение было лучшим.

Но потом в курилке, когда мы оставались одни, Селихов говорил полупрезрительно, полуснисходительно:

- Начальства боится. Из кожи лезет, чтобы на сверхсрочную остаться. Да и понятно. Куда он без специальности со своими семью классами денется...

И наше воодушевление исчезало. Нам становилось даже немного стыдно оттого, что мы могли так легко увлечься. И мы кивали головами, мы соглашались и рассуждали вместе с Селиховым: конечно, куда денешься с семью классами... Ясно: лезет из кожи...

Морозов теперь заходил в курилку редко. Он либо дымил самокруткой в стороне, либо уходил куда-нибудь с озабоченным видом. Он знал, что стоило ему появиться в курилке, как Юрий переставал рассказывать свои истории и наступала неловкая тишина.

Впрочем, сержант делал вид, что его вполне устраивают такие официальные отношения с отделением. Но мы-то прекрасно видели, что это не так. Он просто не знал, как подойти к нам. И каждый вечер, когда рота уже засыпала, он брал «Учебник сержанта», толстую тетрадь и шел в канцелярию заниматься, готовиться к следующему дню. Может быть, в этом учебнике он надеялся найти ответ на свои вопросы...

Но однажды Морозов изменил себе. Он лег вместе с нами, сразу, как только скомандовали отбой. Наверно, он простудился накануне на тактических занятиях. Всю ночь он тяжело дышал, ворочался, пил воду и подолгу надрывно кашлял.

Утром, во время подъема, торопливо наматывая портянки, Юрий проговорил:

- Ребята, сегодня живем! Ручаюсь, марш-броска не будет...

Но Морозов уже стоял возле дверей и покрикивал:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.