Девять человек в нашем отделении были самые обыкновенные новички. Мы завидовали сержантам: как ладно сидят на них шинели! И огорчались оттого, что нам выдали брезентовые ремни - то ли дело кожаные! Мечтали поскорее сфотографироваться в военной форме...
Десятым был Юрий Селихов. Хотя в армию его призвали вместе со всеми, он не шел с нами ни в какое сравнение. Прежде всего он был старше любого из нас. До армии он успел окончить два курса авиационного института - никто в роте не имел столь высокого образования. О том, почему он ушел из института и какими судьбами попал в армию, Селихов не распространялся, а отвечал небрежно и несколько загадочно:
- Всякое бывает...
У него был второй разряд по шахматам, третий по волейболу, а на гражданской куртке красовались два иностранных значка с непонятными надписями. Еще он умел играть на гитаре. Напевал он негромким голосом, причем не какую-нибудь «Помнишь, мама моя...», а джазовую песенку с красивыми иностранными словами, которую никто из нас никогда раньше не слышал.
Но главное, была в нем особая уверенность, уверенность взрослого, знающего себе цену человека. Эта уверенность делала его и старше и значительнее любого из нас.
Юрий Селихов стоял в строю первым, на правом фланге, и поэтому командир, младший сержант Морозов, именно с него начал свое знакомство с отделением. Наш сержант был совсем не похож на остальных командиров - невысокий, худенький, даже, пожалуй, щуплый на первый взгляд. Вероятно, он и сам не очень уверенно чувствовал себя в новой для него роли и поэтому старался выглядеть построже. Но два курса института, конечно, не могли не произвести на него впечатления.
- С вами, - сказал он Селихову, - о сознательности, понятно, говорить не стоит. Надеюсь, вы станете моим помощником.
- Я тоже надеюсь, - ответил Селихов и слегка наклонил голову. Ответ прозвучал слишком вежливо, и сержант нахмурился.
Мы радостно улыбались. Мы ждали, что еще скажет Юрий. Мы-то знали его немножко лучше, чем сержант, недаром целых восемь суток тряслись в одном вагоне.
Но ни он, ни Морозов больше ничего не сказали. Только пристально, словно оценивая, посмотрели друг на друга. Морозов - строго, Селихов - с легкой усмешкой. И сержант пошел дальше вдоль строя. Он знакомился с нами, но все посматривал в сторону Юрия.
На другой день с утра Морозов проводил с нами беседу о дисциплинарном уставе. Говорил он с увлечением.
И вдруг в глубине класса кто-то вздохнул и негромко произнес:
- В общем, ясно: у сильного всегда бессильный виноват...
Сержант резко поднялся:
- Кто это сказал?
- Это сказал Иван Андреевич Крылов, - медленно вставая и глядя прямо на сержанта невинными глазами, пояснил Юрий Селихов, - и, между прочим, это проходят в неполной средней школе...
Мы замерли. Было понятно, на что он намекает.
Совсем по-детски обиженно дрогнули губы сержанта и тут же твердо сжались. Мы ждали взрыва.
Но Морозов только вплотную подошел к Селихову и сказал тихо, но раздельно:
- Вот что, Салихов. Чтобы вы не болтали в следующий раз, сегодня вечером вымоете раздевалку и канцелярию. Ясно?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.