Это была особенная зима - зима нашей любви. Мы с Кларой работали на одной швейной фабрике. Мы были совсем молоды.

Клара жила на окраине города в бараке, на берегу реки. Рассказывая о своем доме, она нередко говорила: «У нас на окнах цветные занавески» или: «Знаешь, отец купил шесть красивых рюмок», - словно хотела оправдаться, что живет в бараке на берегу грязной речки. Клара не была красивой, но я любил смотреть, как она уверенно шагает по улице. Мне нравилось, что она уже носит туфли на высоких каблуках. Было приятно, что и в баре, куда мы обычно заходили, и на фабричном дворе Клару без тени иронии называли синьориной, как взрослую. Я часто повторял себе: «Моя подружка не красавица». Но каждый раз, когда еще издали я замечал, как торопливо Клара идет прямо по дамбе, мною овладевало чувство нежности.

- Я не опоздала? - спрашивала она.

вечером мы возвращались домой пешком и весело смеялись над теми, кто упрямо полз на своих велосипедах по обледеневшей улице. Мы останавливались у фонаря, чтобы еще раз посмотреть друг другу в глаза, прежде чем расстаться.

Встречи у ворот стекольного завода, ласковое «доброе утро» и «добрый вечер», которыми приветствовали нас проходившие мимо рабочие, долгие часы, проведенные вместе под защитой заводских стен, робкие поцелуи и слова, полные стыдливой нежности, - это и была наша любовь.

Но, когда поздно вечером я садился в трамвай и возвращался в город, моя подруга постепенно как бы отдалялась от меня. Оставались только воспоминания и неприятное чувство вины, точно я старательно и долго притворялся перед нею. Город со своими широкими улицами в огнях, трамваи и машины притягивали меня. Я останавливался у витрин и причесывал непокорные волосы. Любовался своими шерстяными перчатками, коротким, небрежно распахнутым пальто с кроличьим воротником, комбинезоном, который делал меня выше и старше, - настоящим рабочим. Афиши кино, большие, ярко освещенные рестораны, газетные киоски - все останавливало мое внимание на улицах, мокрых от растаявшего снега. Меня переполняло чувство радости и жажды веселья. Теперь, думая о Кларе, идущей по заснеженной окраине, я уже не испытывал угрызении совести, а лишь жалел, что для нее недоступны открывшиеся передо мной радужные горизонты...

Но утром, едва только я замечал ее вдалеке, на дамбе, мною овладевало все то же чувство нежности, словно я потерял и вновь нашел что-то очень близкое и родное.

Перевел с итальянского Л. Вершинин.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.