По соседству с Черновыми жила семья Грубовых. Детей у Грубовых было тоже три брата, но зато девчонки уж не было ни одной.

Как только вспомнишь Черновых, так и видишь себя мастерящим что-либо: то водопровод от пруда к дому, то автомобиль, то разнообразные фонтаны, телескопы, а то и вечный двигатель.

С братьями Грубовыми, напротив, связана у меня самая озорная, самая бесшабашная сторона детства.

Старший, Николай, был посерьезнее и потише, чем Валька или Бошка (то есть Борис) - эти двое были настоящие сорванцы.

Черновым важно сделать мельницу и установить ее над ручьем, вытекающим из пруда, а Грубовым важно подкрасться в это время сзади и столкнуть кого-нибудь в воду.

Тем интересно полить гору водой, чтобы на другой день было хорошо кататься на салазках, а этим непременно надо ночью, тайно либо сделать поперек горы канавку, либо посыпать гору золой из печки, так что салазки станут останавливаться на середине горы.

Кому-нибудь интересно сплести вершу и поставить ее в реке под кустом, а нам, если я в это время с Грубовыми, гораздо интереснее подследить и вытащить чужую вершу из воды да еще и подкинуть в нее дохлую ворону. Недаром эти живущие по соседству мальчишки - Черновы и Грубовы - всегда враждовали друг с другом.

Сквозь мое детство Черновы прошли как этакое положительное, созидательное или даже добродетельное начало. А Грубовы - как начало демоническое, прямо-таки мефистофельское. Валька, например, был чистый Мефистофель. Это ведь именно он подсунул подкову в сноп пшеницы, из-за чего едва не остался без руки машинист Андрей Павлович.

Любимой привычкой Вальки было теребить мочку уха у сидящего рядом человека. Не успеет кто-нибудь сесть рядом с ним - на дровах ли, на бережку ли, на лавочку ли возле дома, за партой ли в школе, - как сейчас он кладет руку на плечо и начинает теребить, перекатывать в пальцах мочку уха.

Вспомнил я об этой странности лишь потому, что и в этом, казалось бы, чисто созерцательном занятии (вроде перебирания четок) умела проявиться мефистофельская Валькина сторона. Так, время от времени он, имеющий доступ к уху любого одноклассника, окунал свои пальцы в чернильницу и таким образом злоупотреблял добродушным доверием сверстников, за что, впрочем, бывал не однажды бит.

До сих пор я удивляюсь, каким чудом никто из нас, по меньшей мере двадцати олепинских мальчишек, не искалечился или не убился насмерть в пору повального увлечения самоделками.

Бралась медная или стальная трубка, бог знает, как и зачем попавшая в Олепино и найденная где-нибудь в мусоре. Один конец ее наглухо запаивался, получался готовый ствол. Ствол этот проволокой прикручивался к деревянной рукоятке, скопированной с нагана; в одном месте ствола, сбоку, трехгранным напильником пропиливалась маленькая дырочка.

Чтобы произвести выстрел, надо было набить ствол серой, соскобленной со спичечных головок (три - пять коробков на один заряд), а также вместо дроби рублеными гвоздями. Снаружи, под проволоку, просовывалась спичка, так, чтобы головка ее приходилась как раз около пропиленной дырочки. Теперь оставалось взять самоделку в правую руку, выставить ее подальше вперед и вверх, отвернув от себя, чтобы ствол, в случае чего, летел не прямо в лоб, а мимо, нагнуть голову или втянуть ее поглубже в плечи и чиркнуть спичечным коробком по указанной спичке. Тотчас раздавалось продолжительное шипение, а затем оглушительный выстрел, если не взрыв. Бывало, что рубленые гвозди летели в одну сторону, а запайка ствола, а то и весь ствол - в. другую; бывало, что ствол разворачивало вдоль, и он превращался в плоскую железку; бывало, что сера взрывалась в то время, как ее уминали в стволе большим, восьмидюймовым гвоздем, и гвоздь, преобразившись в своеобразную оригинальную пулю, наполовину впивался в потолок. Все это бывало. Я теперь диву даюсь, как случилось, что никто из нас не остался без руки или без глаза.

Нужно заметить, никакого практического применения эти самоделки не имели, ибо невозможно было даже выстрелить в цель. Значит, оставался выстрел сам по себе - огонь, грохот, шипение, запах горелой серы, ну и как-никак в кармане оружие, которое no-заправдашнему стреляет. Единственное ранение за все время произошло с Грубовым-старшим, то есть с Николаем, и то потому лишь, что Валька, как говорится, со свойственным ему остроумием, потихоньку затискал в ствол самоделки мокрую тряпку. Николаю разворотило мякоть ладони. Показавшись на другой день доктору, он хотел скрыть истинное происшествие и сказал, что на колокольне задел за рваное железо. Но доктора обмануть было трудно. Впрочем, все прошло без последствий.

Николай не зря сослался на рваное церковное железо. Постоянным местопребыванием нашим в пору моей дружбы с Грубовыми - мальчишками была колокольня. Место, где собрать тайный совет перед набегом на чужой огород, место, где тайно затянуться табачищем (прокашляешься - никто не услышит, и голова закружится - отлежишься), место, где набить серой ту же самоделку, место, где скрыться от погони, отсидеться и спокойно съесть уворованные в чужом огороде ябло-чишки, надежное, укромное, романтическое, благословенное место - колокольня.

В ту пору колокола были уж сброшены с нее, лестницы и переводы никто не чинил, не поправлял, и все постепенно приходило в ветхость. Взрослые побаивались влезать на колокольню - как бы не обвалился перевод или не рухнула лестница: разобьешься насмерть.

Была темница большая и темница маленькая. В темнице большой в углу свален был старый иконный хлам - проступали из красноватой темноты зеленые божьи лики, золотились венчики. Помнится, там же валялась вырезанная из дерева богородица, которая скульптурностью своей производила на нас сильное впечатление, пока не была однажды пущена Валькой плавать в пруду: сказано - Мефистофель.

О темнице маленькой, нам казалось, знаем только мы одни; было ощущение полной безопасности и безнаказанности, стоило лишь добежать до колокольни и успеть юркнуть в квадратное отверстие, ведущее внутрь нее. На деле оказалось иначе. Самонадеянность наша едва не стоила жизни одному из нас, а именно Бошке.

Около церковной стены лежали два бревна, на которых каждый вечер собирались парни и девушки села и окрестных деревень. Тут они сидели, танцевали, играли в разные игры - одним словом, гуляли. Не помню уж, чем мы обидели одного взрослого парня, но он нас не только что отгонял от гулянья, но и не подпускал к нему на двадцать шагов. Мы обиделись, в свою очередь.

Целый день мы заготовляли бумажные кульки, какие сворачивают продавщицы магазина, торгуя конфетами, но в кульки мы сыпали не конфеты, а мелкую, как пудра, пышную, горячую от полдневного солнца дорожную пыль. Толстым слоем лежала она на дороге, укатанной тележными колесами.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.