Кульки носили на колокольню и складывали там рядами, как снаряды или гранаты перед смертельным боем. Мы уже читали в это время и «Чапаева» и «Красный десант», посмотрели и «Красных дьяволят» и «Мы из Кронштадта», так что война нам была не в новинку.

Вечером, как обычно, собралось около колокольни гулянье, даже большее, чем обычно, ибо было воскресенье и олепинские парни разослали в соседние деревни записочки, что приглашаем-де сегодня вечером в наше село на «массовое гулянье». Собрались окрестные «массы», то есть человек тридцать - сорок девушек и парней, и началась, по образному Валькиному выражению, «пилка дров», то есть за «Нареченькой» «тустеп», за «тустепом» «падеспань», за «падеспанью» «Светит месяц»...

Мы засветло заняли места на «огневых позициях». С откровенным злорадством глядели мы, в каких чистых, нарядных платьях, рубахах и костюмах собираются «вражеские силы». Холодок волнения тревожил нас, как должно быть перед настоящим боем. Наконец пришел и главный обидчик. Мы услышали это по голосу, ибо смерклось. Рано или поздно нужно было решаться, и Николай, как самый старший, подал команду. Тяжеленькие, плотные кульки полетели вниз. Было слышно, как звучно, со щелчком, они лопаются, падая на землю, а если без щелчка - значит, угодило кому-нибудь на голову или на плечи. Густое облако распространилось внизу, гармонь смолкла, послышался девичий визг, крепкие ругательства, а в следующее мгновение мы услышали шастание у входа на колокольню, и свет электрического фонарика заметался по переводам, лестницам и внутренним стенам колокольни. Не растерявшись, мы сбросили на свет фонарика с десяток кульков и разбежались по нашим укромным щелям.

Но, значит, и у взрослых парней был когда-то наш возраст: как и мы, они жили в свое время на колокольне, прошли через эту ступень и знали все наши сокровенные места. Это мы поняли из того, что парни не стали искать там и сям, а полезли сразу в маленькую темницу. Все было бы хорошо: ну, поймали нас, дали по хорошей затрещине, пускай даже по две или по три затрещины - до свадьбы заживет. Однако, почувствовав опасность, Бошка реагировал мгновенно, он проскочил между ног парня, загородившего вход, и был таков. За ним погнались, он побежал по переводу и, поскользнувшись в темноте, сорвался, полетел в черную пустоту колокольни...

Гораздо позже, когда мы вслух читали «Как закалялась сталь» и в том месте, где ранили Павку, нам попались слова: «И сразу наступила ночь», - Бошка остановил чтение и спросил:

- Как это «наступила ночь»? Наверно, для него одного?

- Конечно, для него, осколок ведь в голову попал.

- А... Я знаю. Тогда на колокольне для меня тоже наступила ночь... И когда с яблони упал - наступила ночь. Я это знаю.

Ни в одной семье я не встречал столь уважительного отношения к своим детям со стороны отца, как в семье Грубовых. Алексей Павлович относился к мальчишкам поистине как мужчина к мужчинам. Это проявлялось главным образом в том, что повседневно он лупил их не ремнем, не лучиной, не веревкой, не вожжами, не поленом, не крапивой, не таскал за уши или за волосы - все это, конечно, было бы очень унизительно, - но по-мужски, с уважением наподдавал кулаком, как парень парня в деревенской драке.

Со стремительностью кошек, застигнутых в чужом чулане над горшком сметаны, разбегались в разные стороны мальчишки, всегда узнавая в глазах отца огоньки расплаты, с какой бы невинной улыбкой ни появлялся он на пороге. Значит, что-нибудь тайное стало явным. Либо отцу понадобилась коса, и, сняв ее, он увидел, что лезвие наполовину обломано для того, что годилось на ножик; либо, решив свить веревку, он не нашел кудели, ибо кудель давно уж обратил Валька на плетение кнута, а это, как нам известно, оплачено превосходной ватрушкой; либо, действительно, не хватило в чулане горшка топленой сметаны.

Всегда я вижу этих своих дружков, торопливо, жадно, на ходу уминающих холодную картошку (потому что опоздали к завтраку или к обеду) и спешащих с нетерпением к осуществлению очередного интересного предприятия.

Но возраст брал свое. Постепенно мы пристрастились к чтению. То есть я-то читал почти с младенчества, и, значит, поговорка «с кем поведешься, от того и наберешься», как и все на свете, имеет две стороны.

Началось с того, что я, прочитав «Трех мушкетеров» и живя в мире благородных дуэлей, шпаг и золотых подвязок, решил было приобщить к дуэлям и шпагам Грубовых-мальчишек. Постукаться крест-накрест палками они были не прочь, но общего языка у нас не получалось.

- Ты кто?! - кричал я разгоряченно, налетая со шпагой на Бошку. - Говори, ты кто?

Бошка молчал в растерянности.

- Дурак, надо при дуэлях называть свое имя. Я герцог Орлеанский, а ты кто?

И, видя его затруднение, уже не тоном игры, а шепотом умолял:

- Ну, придумай себе какое-нибудь имя, скажи!

- А я Синицын! - вдруг выпаливал Бошка, сообразив, в чем дело, и бросался со шпагой на меня.

Согласитесь, не пристало герцогу Орлеанскому драться на дуэли с каким-то там Синицыным, и игра расклеивалась.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.