Товарищам моим велогонщикам

- Андрюха-а!!! Кто-то целует меня. С трудом поднимаю голову: качаются лица, глаза, улыбки. Народ вокруг. В центре толпы, прямо на горячем от солнца асфальте, сижу я.

- Молодчина, Белов! Как выиграл, а? Опять поцелуи. Хочу подняться и не могу - нет сил. Смеюсь, пот щиплет глаза, текут слезы. Кто-то платком вытирает мне лицо, рядом восторженно и сочувственно охают. Поднимают, почти на руках несут в гостиницу. Впереди двое мальчишек гордо катят мой велосипед.... Вестибюль, лестница, незнакомые лица. Много людей... Хлопают меня, словно лошадь, по спине, орут. Наконец дверь отсекает их. Я остаюсь один. Пью воду прямо из графина, графин мокрый, ладони мокрые - графин падает, мелкими стеклянными брызгами рассыпается по полу. А-а, черт! Валюсь на кровать. Заснуть бы. Но только сомкнулись веки, перед глазами, как из темного омута, медленно всплывают вращающееся колесо велосипеда и бегущие по дороге резкие тени... Мы стоим перед узенькой белой полоской, небрежно и криво прочерченной на асфальте. Судья-стартер поднимает флажок, начинает громко отсчитывать: «Осталась минута, тридцать секунд, двадцать...» Двадцать секунд... И уже не белая стартовая линия перед нами - граница, за которой начинается для нас особый мир. В нем коротки минуты и длинны километры, в нем свои законы и непонятные для непосвященных цели. И тяжкие испытания. И первозданные радости.

- Внимание! Сегодня окончательно определятся шесть сильнейших велогонщиков сборной команды страны. Шесть лучших, которые поедут на международные соревнования. Чтобы узнать их имена, мы шестой день испытываем в гонке свои силы. Сегодня мы пройдем через несколько перевалов, через Лоо, до Головинки, вернемся в Сочи и умчимся в сторону Гагры. Еще один поворот - и финиш вот здесь, на этой же площади, с заездом «по пути» на Ахун. Всего двести десять километров. Почти вся дистанция в горах.

- М-марш! Взмах флажка, обрывая мысли, выпускает на волю цветной вихрь. Взвыли сирены сопровождающих гонку автомобилей. На бешеной скорости проносимся по улицам. Заторопилась, побежала навстречу дорога. Привычно и спокойно шуршат шины, изредка коротко вскрикивают тормоза. Мчимся по поворотам, не снижая скорости, мчимся по самой кромке ущелья. Совсем рядом сверкают заснеженные горные вершины, внизу, на дне пропасти, видны кроны деревьев. Воют сирены, жмутся к скалам встречные автомобили. А мы, окрыленные скоростью, летим вперед. Быстрее, быстрее, быстрее. Поворот, еще один. Смелее бросай свое тело в крутой вираж. Смелее! Горы сегодня подвластны тебе. И для тебя распахнули свою красоту. А день-то нынче! А солнце! Какое счастье быть сильным и понимать это! Быстрее! Пусть и попутные ветры станут встречными - они не остановят нас. Наверное, сотый раз прохожу я по этой трассе. И всегда она была для меня удачной. А сегодня? Будет ли такой же она и сегодня? Должна быть. Мне это просто необходимо. Потому что занимаю я сейчас в гонке только седьмое место. Чтобы поехать на международные соревнования, как ездил я последние семь лет, мне надо отыграть у гонщика, идущего шестым, пятнадцать секунд. Вот уже заканчивается первая четверть дистанции. Неистово рвутся вперед молодые велосипедисты. Опытные же пока не берут на себя инициативу, держатся в середине группы. А молодежь атакует, беззаветно сражаясь и с опытом, и с заслугами, и с авторитетами. Так бывает каждый год. И постепенно ветераны уступают, уходят из спорта. Потому-то, сознавая свою силу, они всегда начеку, они не хотят сдаваться. Я смотрю на них, на своих испытанных в трудных спортивных баталиях друзей, которым так же, как мне, под тридцать, которые так же, как я, еще уверены в себе. Крутит головой Генка Рифуллин, хитрец, исключительно агрессивный гонщик. Небрежно поводит плечами Малышев. Самые прославленные мастера финишного рывка не раз испытывали на себе последний бросок «русской ракеты» - Юрки Малышева. Плетется в хвосте группы Сергей Короткое, лидер нынешней гонки. Он словно выехал на прогулку и не обращает внимания на азарт молодых. Но я знаю: стоит наметиться серьезной атаке - Сергей мгновенно вылетит вперед, и уж тогда держись! Я оглядываюсь. Его рыжая голова покачивается последней, как стоп-сигнал. Заметив мой взгляд. Короткое мгновенно оказывается рядом.

- Тяжело? Помочь, а?

- Нет, спасибо. Хороший парень Серега. Отличный гонщик. Велосипед под ним - что волшебный самокат. Да и под остальными тоже. Как будто без усилий, мчатся ребята в гору. Но кто из людей, действительно думающих так, знает, что стоит за изящной легкостью движений спортивного аса? Кто может учесть, какую плату вносит он из года в год, изо дня в день за свою силу, ловкость, быстроту? Кто оценит его изнурительные, бесконечные тренировки? В любом случае, в любой день - тренировки. Соревнования, победы или поражения - все равно снова тренировки. Жесточайший режим, словно добровольная тюрьма. Режим, когда считаешь каждый выпитый стакан воды и не можешь позволить себе бокал шампанского на праздничном вечере. Побелевшая от пота спортивная одежда. Придирчивые врачи с еженедельным, а то и ежедневным контролем. И каждый день счет километров сотнями. Сколько я оставил их на бесконечных дорогах! А Короткое?.. А Генка?.. И еще на одного гонщика смотрю я. Стремительно уходит вперед на подъемах Саша Артемьев, Сашок, худенький, легкий парнишка, почти мальчик. Он первый год в сборной, но уже можно смело сказать, что не последний. Это он идет шестым, выигрывает у меня злополучные пятнадцать секунд и выставляет меня из заветной шестерки. Впрочем, честно говоря, я не думаю, что это неприятное для меня положение «вне игры» может сохраниться до финиша. Саша, конечно, понимает, что много раз смотрели на меня такие же, как он, немного испуганные успехом, уже торжествующие, видящие желанную победу новички. Однако впереди был еще трудный участок пути, где я всерьез «брался за дело» и, не оглядываясь, знал, что эти горячие новички останутся далеко позади. Я знаю здесь каждый поворот, каждый метр шоссе. А пока Артемьев пытается уйти вперед. Пусть! Когда мы начнем подниматься на Ахун, он поймет настоящую цену своих попыток. И в этот момент увидит номер на моей майке. Номер, пришитый на спине. Спуски, подъемы, подъемы, спуски - сколько их на нашем пути! Поворот за поворотом, рывок за рывком. Бешеный темп. Мышцы постепенно наливаются свинцовой тяжестью. Неистовая спешка гонки. Что на первом, что на сотом километре одна мысль: скорее! Мы снова проносимся по Сочи. Крик и аплодисменты зрителей словно подхлестывают нас. Идем, как в рекордном заезде. Хоста, Адлерская равнина, разворот. И, будто по команде, гонка затихает. Пройдено три четверти дистанции. Все устали, но отставших нет. Никому не удалось и уйти вперед. Значит, все решится на Ахуне. Он медленно надвигается на нас. Вершина его скрыта облаками, и туда, в облака, ввинчивается дорога, окаймленная пунктиром белых столбиков. Высоко. Круто. Даже автомашины идут здесь только на второй передаче. Чем ближе гора, тем спокойнее мы едем. На лицах у всех полнейшее равнодушие и к гонке, и к своему положению в ней, и к предстоящему подъему, и ко всему, что нас окружает. Но рванись сейчас кто вперед - вся группа мгновенно устремится за ним. Все и ждут этого рывка, хитрят. Инициатор будет далеко не первым на вершине, и все это знают. Но все равно кто-нибудь пойдет первым, надеясь, что вот уж его-то не догонят. Кто же будет этим первым? Все выжидают. Вот чуть выехал вперед Коротков, оглянулся - и снова в тыл. Группа заволновалась, начинает постепенно разгоняться. Замечаю, что многие смотрят на меня. Что, черти, понимаете: рано еще Белову сдаваться! Тем более на этой трассе. И сразу же вспоминаю: где Артемьев? Он держится последним, отстав от всех метров на пятнадцать. Что-нибудь случилось? Нет, велосипед его в порядке. Видимо, просто устал - парень молодой, шесть этапов подряд. Не выдержит подъема. Значит, моя задача упрощается - я «автоматически» становлюсь шестым. Но кто же все-таки первым пойдет на Ахун? Юра Малышев решительно отъезжает к левой обочине. Рифуллин быстро пристраивается к нему. Образовалась отдельная «компания» - человек около десяти. Опять выходит вперед Коротков. Сейчас начнется! Я не спускаю с Сергея глаз. Вон у того столбика он рванется вперед. Надо сразу за ним. Двоих нас не догонят. Чуть отхожу вправо, а мимо мелькает красно-белая майка. Кто это? Артемьев! Сашка! Он с ходу проскакивает группу и уходит вперед на пятьдесят, на сто метров. А ребята по-прежнему спокойны. Смотрю на Малышева, он удивленно смотрит на меня: «Андрей, ты что?» Черт возьми! Ведь это же «мой» соперник! Вот тебе и «отстанет»! Значит, мне придется догонять его, вести за собой всех. А я дал ему фору почти двести метров. Двести метров на подъеме! Еще года два назад я начал бы погоню в предельном темпе, не думая о дальнейшем пути, зная, что в груди у меня такой «мотор», который вывезет на любую гору. Но восемь лет в сборной - это не так уж мало, а тридцатилетний гонщик уже ветеран. Иногда его «мотор» может не принять форсирования. Я начал подъем спокойно, в сильном, но ровном темпе. А Сашок уходил. Разрыв медленно увеличивался. Потом, кажется, стал постоянным. Чувствую, как горячие струйки пота бегут по спине. Майка липнет к телу. Пот с лица падает тяжелыми каплями на колени, щиплет глаза, но снять руку с руля и вытереть лицо я уже не могу. О, только еще седьмой километр подъема. Мне он кажется семидесятым. Расстояние между мной и Артемьевым прежнее. Входим в облако. Молочно-белый туман обволакивает холодом, скрывает нас друг от друга. Жутко ревут в тумане сирены. Стремлюсь приблизиться к Сашке, пока он не видит меня, и вдруг вылетаю прямо к солнцу - таким светом заливает все вокруг. На склонах лежит снег, через дорогу бегут ручейки. Попадая под колеса, ручейки взлетают маленькими холодными фонтанчиками. От асфальта поднимается густой пар. Вижу Артемьева метрах в тридцати впереди. Это много, это бесконечно много - тридцать метров, когда сердце стучит, словно молот, в груди вспыхнули десятки костров, когда в глазах плывут радужные пятна и ничего тебе уже не надо - ни славы, ни победы. Только глоток воздуха, мгновение передышки или даже - сойти с велосипеда, лечь на этот дымящийся асфальт, невидимыми когтями вцепившийся в колеса. Лечь и смотреть на горные вершины. Только смотреть, просто смотреть - ничего более. Вдруг начинаешь думать, что, собственно, сама по себе гонка - никому не нужное, никчемное, даже глупое дело. Что ты ничего не потеряешь, если бросишь ее. Будет даже лучше, если ты остановишься здесь, отстанешь, отдохнешь. Эта мысль бьется где-то в подсознании, и почти невозможно оборвать ее. Красно-белая майка Артемьева то появляется, то исчезает. Далекий-далекий голос с ненавистью говорит мне:

- Ну что ты... ведь можешь... спортсмен ты... раскис... а собирался... ведь немного осталось... Эх, тряпка... вершина рядом... всем тяжело... Не сразу я понял, что сам убеждаю себя. Немного осталось до вершины, совсем немного. Пытаюсь увеличить скорость, и попытка эта забирает последние силы. Все! Больше не могу! Еще оборот. Еще... Еще... Нет, никогда уже не преодолею я этого бесконечного расстояния в тридцать метров! Сашок появляется неожиданно: он возникает, как мираж, рядом и медленно отплывает назад. Непроизвольно отмечаю: хочет принять мой темп. Брось, Сашок. После девяти верст подъема «зацепиться» за догонявшего почти невозможно. У самой вершины вперед легко уезжает Коротков. За ним еще кто-то. Я успеваю подъехать к знаменитой башне на вершине Ахуна третьим. Все. Вот теперь все! Теперь разворот - и никто уже не догонит меня. На спуске я сам догоню любого.

- Андрей! Ну и парень! Все-таки сумел удержаться за мной. Сашок - четвертый. Жадно смотрит на мою флягу - свою потерял или выбросил. На, попей. Мимо нас проскакивает сразу тройка гонщиков. Я не тороплюсь, медленно качусь по спуску. Группа растянулась, многие еще тянутся вверх - по одному. Меня они не видят. Их побелевшие от нечеловеческого напряжения глаза нацелены сейчас в одну точку, вцепились, впились в нее неотрывно - на башню, венчающую Ахун. Тарахтя, тянется мимо длинная колонна всевозможной техники, сопровождающая гонку. Сашок отдает мне флягу. Смущенно улыбается. Он знает, что сейчас я уеду от него и ничего сделать он не сможет. Он знает мои возможности на спуске. И улыбается. Я понимаю: он все еще рад своей победе над этой горой, над самим собой, он все еще переживает те минуты, когда гнался за мной перед вершиной. Вставляю флягу в держатель и говорю ему:

- Садись! Садись - значит, укройся за моей спиной от встречного ветра, повторяй мои движения. Я буду входить в каждый поворот, думая о тебе. Я поведу тебя. Садись. Злость, обида, радость и печаль, ощущение боли и полета как-то сразу захлестывают меня. Словно сладкая и тоскливая песня зовет. Словно вот закончится эта гонка - и моя жизнь закончится тоже. Словно прощаюсь я с самим собой, Андрюшкой Беловым. Сильный ветер на спуске. Выжимает слезы из глаз, срывает их с ресниц. Брат ты мой, ветер! Я закладываю виражи так, что тело то висит над пропастью, то почти задевает скалы, и я ощущаю их холод. Дорога - змея. Облака. Теперь мы прорезаем их, словно ракета. Слышу резкий скрип тормозов сзади. Что он, с ума сошел?! Сейчас упадет - тормозить в повороте нельзя. В бешенстве ору:

- Не тормози, слышишь! Не смей!! Учись, Сашка. Такого ты еще не видал. Я и сам, наверное, иду так впервые. Главное, Сашка, не трусь и не тормози на вираже. Притормозить все-таки приходится: настигли ушедших вперед гонщиков. Почти по обочине вырываюсь вперед. Сашка? Здесь Сашка. Почему-то мне нужно, чтобы он был здесь. Догоняем гонщика, который ушел с Коротковым. Теперь впереди только Сергей. Сжимаюсь в комок, приникаю к рулю. «Не тормози!» - кричу перед каждым поворотом. Чтобы еще больше увеличить скорость, предельно разгоняюсь на прямых участках. Как будто и нет тех секунд, которые я должен отыгрывать у Сашки. Спуск кончился. Последний поворот, мостик - и вот он, Коротков. Совсем рядом. Втроем мы буквально врываемся в Сочи. Теперь до финиша остается только несколько кругов по улицам. Сашка лидирует почти бессменно. Он просто не позволяет выходить вперед ни мне, ни Сергею, словно хочет измотать нас отчаянным темпом. Но зачем? Коротков независимо от места на финише выигрывает гонку по сумме времени на всех этапах. Я все равно уже не отыграю эти пятнадцать секунд, если даже буду первым на этапе, да, кроме того, и финиш у Сашки отличный. Может быть, он думает о том, что, победив на глазах у всех двух заслуженных мастеров, сразу сделает солидную заявку о себе? Последний круг Сашка мчался так, что я снова хотел бросить эту сумасшедшую гонку. Подумаешь, финиширую на десять секунд позже! Теперь все равно. До финиша осталось около двух километров, когда Сашка предельно разогнался и оторвался от нас. Крики зрителей слились в сплошное «А-а-а!». Внезапно Сашка остановился, словно наткнувшись на что-то. Мы с Коротковым проскочили вперед. Оглядываться было уже поздно, что там с Артемьевым: финиш всегда финиш. Я выиграл его на последних двадцати метрах. Развернувшись, я въезжал на площадь с другой стороны. Бежали болельщики, бросали мне цветы. И я увидел Артемьева. Он медленно катился навстречу, но все еще там - за белой чертой. Ему кричали, свистели, а он ехал тихо-тихо, будто нехотя. Мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что Сашка «свеж», что сил в нем - еще на такой же этап. Почему же он так едет? И вдруг Сашкины глаза, смущенная, неловкая улыбка выдали его: он не стал финишировать! Он отдал мне пятнадцать секунд. Он дал возможность попасть в команду мне. Специально. Я еще раз посмотрел на Артемьева и, чувствуя, что сейчас упаду, расстегнул ремни туклипсов и сел прямо на асфальт. Пришел массажист. «Молодец ты, просто молодец!» - говорил он, растирая мне ноги. А я думал о том, что пройдет совсем немного времени, и фамилия «Белов» для многих станет незнакомой. Будут новые чемпионы, новые рекордсмены, а своего имени в их коротком списке я уже никогда не найду. Окажутся вдруг до смешного легкими мои рекорды, станут доступными любому перворазряднику. А я буду читать спортивные отчеты и удивляться: как это можно достичь таких результатов? Да нет же, нет! Держаться! Я попал в команду и поеду на соревнования. И не один рекорд еще будет моим. Да, да. У меня опыт, а это порой бывает важнее скорости. А если кто желает уступать мне финиш - пусть уступает. Массажист шлепнул меня: «Не дрыгайся!» Вечером нас собрали в холле гостиницы. Пришли представители Федерации, корреспонденты. В современных жестковатых креслах сидели ребята, негромко переговаривались. О гонке ни слова. Сейчас все были рады, что эта шестидневная трудная, жестокая спортивная битва закончилась. Те, кто не попал в сборную команду, конечно, были огорчены неудачей, но все-таки в глубине души радовались, что вот завтра не завоют перед нами сирены, не будет никто рваться вперед, не будет бешеных погонь. А победители радовались тому, что завоевали себе нелегкое право представлять Родину за рубежом, и, зная, что труднейшие испытания еще впереди, уже не думали больше о гонке, наслаждаясь отдыхом перед новыми испытаниями. По холлу молча ходил тренер. Он, конечно, знал, кого поставить в команду, но все же предоставил нам самим решать это: раздал по листку бумаги, чтобы каждый написал фамилии тех, кого он считает действительно сильнейшими, независимо от занятых в гонке мест. И каждый должен был отстоять свои кандидатуры, доказать, что эти гонщики действительно сильнейшие, что мнение его объективно. Получилось, что одновременно со своим списком и сам ты держишь экзамен перед всеми, говоришь и о товарищах и о самом себе. Артемьева я увидел, как только вошел в холл. Он сидел рядом с Мишей Простяковым, молодым парнем из Сибири, - кресла им как раз хватало на двоих. Сашка был весел и чем-то страшно доволен. Первой в своем списке написал я фамилию «Артемьев». Короткое, Малышев, Рифуллин и я шли «вне конкуренции» - все поставили нас в свои списки. На голос меньше получил горьковчанин Виктор Соловьев, ровно прошедший всю гонку. А Сашку упомянули три или четыре человека. Даже Миша Простяков, сидевший с ним в обнимку, не назвал его в свой список, объяснив, что «если ты к концу шестого этапа стал живым трупом, то что из тебя будет к концу шестнадцатого?» Как капитан сборной, я читал свой список последним. «Артемьев» - все удивленно повернулись ко мне. Я рассказал, как шел Сашка подъем, какой темп выдержал он на спуске, как лидировал нас в городе и остановился перед финишем. Сначала этому ЧП никто не поверил. В спорте ни другу, ни кумиру без боя не сдаются. Но когда Сергей Короткой подтвердил, что все именно так и было, и все посмотрели на Сашку - поверили. Поверили и заорали... на меня. Что я говорю ерунду, Артемьеву «еще рано», а капитан должен ехать, и что вообще такого гонщика, как Белов, «тысячу лет не было и еще тысячу не будет». Чудаки. Никогда еще не испытывал я большего желания быть среди них. Но ведь Сашка сильнее меня. И, кроме того, он на добрый десяток лет моложе. А такое преимущество, как говорится, «не компенсируешь» ничем. И все это понимают. Я знаю, что они покричат-покричат сейчас, а потом умчатся на трассы Польши, ГДР, Чехословакии. Будут сражаться с лучшими гонщиками мира, побеждать, терпеть поражения. Будут плакать порой от неудач и встречать победы безудержной радостью. Они будут жить в особом мире за белой чертой, а я в этот мир больше не вернусь. Потому что, как в гонке, когда терпишь безнадежную аварию, мне уже никогда не догнать своих товарищей. Может быть, дать им уговорить себя?.. Сашка смотрит на меня растерянно, ежится под взглядом тренера, бестолково оправдывается, хотя никто этих оправданий не требует:

- Ребята, ну я же хотел, как лучше. Ведь Андрей мог бросить меня на спуске в любую секунду. Он же весь спуск тащил меня. А я у него после этого финиш выигрывать? Да если бы он захотел, мне бы только в спину ему смотреть пришлось. Нет уж, пусть лучше он едет, вы правильно его поставили. Он еще не в форме, а то бы... И все были немного растеряны, все понимали Сашку и примеряли его поступок к себе, потому что каждый знал, что это такое - «отдать финиш» после двухсот километров борьбы.

- А сам ты как считаешь: достиг ты хорошей спортивной формы или нет? - спросил тренер. В холле повисла тишина. Такая тишина, что даже воздух вдруг тревожно зазвенел. Я знал, какой была моя спортивная подготовка. Многие тысячи километров, сотни больших и малых гонок, тот самый опыт, который действительно нередко важнее и скорости и силы, давали мне возможность объективно оценить ее. И я понимал, какого ответа ждет от меня тренер: он хочет, чтобы я сказал, что еще не достиг хорошей спортивной формы; совсем непросто для тренера заменить в команде испытанного гонщика новичком перед ответственными соревнованиями. Ну что ж, раз он так хочет, я так и скажу. И все будет привычно, все, как много лет подряд: я еду на международную гонку. Просто побольше потренируюсь в оставшееся время. И достигну ее, этой хорошей формы. Вот сейчас так и скажу. Вот сейчас... Все молчат. И будто опять летит навстречу мне дорога. Подъемы, повороты, спуски. На каждом из них я спрашиваю себя: могу ли я промчаться быстрее? И наслоившаяся во мне усталость многих этапов, холодная расчетливость ветерана, возникающее внезапно желание прекратить, бросить борьбу отвечают: нет, нет, нет, нет...

- По-моему, ты действительно еще не в форме. Как думаешь? - с надеждой переспрашивает тренер. Что-то вдруг застряло в горле. Чужим кажется мне мой голос:

- Да нет... в форме...

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.